Синагога и улица - Хаим Граде Страница 57

— Даже хасиды в Кайдановской молельне говорят, что отец поступил неправильно, отдав меня на учение к миснагидскому ребе. Спроси дядю, он это слышал, — кипятился Гавриэл.

— Ты не должен этого повторять. Твой ребе — очень ученый и очень праведный еврей, — накричал дядя на племянника и посоветовал невестке пойти во время Кущей переговорить с лавочником. Раз он сказал, что не против того, чтобы Габик поехал, он, наверное, думал об этом.

В дни праздника Кущей реб Авром-Аба не открывал своей лавки. Он сидел в сукке, а Басшева стояла перед ним, заплаканная, потому что он говорил, не считаясь с ее чувствами, как никогда прежде: главное не то, что ее сын поклялся или дал обещание покойному отцу изучать Тору. Отец, пребывающий в истинном мире, не радуется тому, что сын изучает Тору пару часов в день по принуждению. Святой Торе тоже не нужен сын, который мучается над томом Геморы, а изучаемая тема не лезет ему в голову. Гавриэл занимается с каждым днем все меньше, а его нежелание учиться становится все сильнее. Может быть, в дядином доме от него будет больше пользы, чем в отцовском.

— В доме своего дяди он вообще не будет изучать Тору. Мой деверь хочет женить Габика на своей старшей дочери, — сказала Басшева с гневом и со слезами на глазах.

— Но это же хорошо! — воскликнул реб Авром-Аба. — Если дядя станет ему и тестем, он проследит за тем, чтобы племянник и зять шел по верному пути. Его Гавриэл будет бояться больше, чем вас или меня. Тестя он будет слушаться.

Мать думала иначе. Как бы мало ее сын ни слушался ее и ребе, рядом с ними он все-таки будет выполнять отцовское завещание больше, чем у дяди, который открыто говорит, что не считает это обязательным. И вообще, мать не хотела расставаться с единственным сыном и удивлялась, что ребе этого не понимает. Возвращаясь домой, взволнованная и раздавленная Басшева думала, что Гавриэл даже не спросит ее, довольна ли она тем, что он женится на дочери своего дяди. Он может позволить убедить себя и жениться, даже если невеста ему не понравится. Он легкомысленный и распущенный мальчишка, ветер в поле. Даже парень Асны более серьезный человек, чем он. Бедному ребе приходится нелегко. Он ест всухомятку или какую-нибудь холодную похлебку. Как этот человек может быть совсем один? Почему он не женится? Мысли Басшевы вдруг перескочили на разведенного раввина, как будто вдруг поспорили с ногами, кто из них быстрее. Войдя в дом, она нашла сына и деверя сидящими в полутемной гостиной за дружеской беседой.

Говорил дядя:

— Свежий навоз не годится для поля. Прежде чем разбрасывать его по полям, навоз должен пролежать под копытами коров месяца три. Для этого надо иметь хорошо построенный коровник и подстилать много соломы. Конечно, гораздо легче держать навоз в кучах снаружи. Но тогда появляется другая неприятность — навоз лежит под солнцем, на ветру, под дождем. Он расползается или высыхает. За неимением лучшего выхода стоит выкопать для него большую яму…

— Можешь ехать, если хочешь, — услышал Гавриэл голос матери и вздрогнул. — Но на твои письма я отвечать не буду, а когда ты станешь женихом, я не приеду на твою свадьбу.

Сын вскочил и сразу же сел, уставившись на дядю, который начал чесать у себя под подбородком, в своей жидковатой длинной бородке. Борух-Исер решил, что ему не стоит ссориться с вдовой брата. Он не возьмет вопреки воле невестки ее сына себе в помощники и уж конечно не возьмет его против ее воли себе в зятья.

— В конце концов, Габик, нельзя сказать, что твоя мама не права. До годовщины смерти отца ты не должен уезжать из дома, особенно учитывая, что зимой в поле не слишком много работы. А потом? Потом увидим, — подмигнул Борух-Исер племяннику и громко обратился к невестке, сказав, что теперь она больше не должна беспокоиться и омрачать оставшиеся дни праздника. ^[190]

8

Осень несколько раз сменила свой наряд. Сперва она подожгла город пылающими красками листьев на деревьях — огненно-красным, винно-красным, медно-красным, всеми оттенками оранжевого, золотого и желтого. Когда листья опали, небеса превратились в сияющие холодные зеркала, воздух стал сухим, жестким и прозрачным, как стекло. На голых деревьях каждая тоненькая веточка была видна отчетливо, будто нарисованная грифелем. Потом стали опускаться серые тучи и подниматься молочно-белые туманы. Все пропиталось сыростью и запахом гниения дерева, долго мокнущего в воде. Густой, косой и колючий дождь шел не переставая, заливая улицы и прохожих. Наконец облака измельчали, небо снова прояснилось. Дни вновь стояли медно-желтые от солнца и сухие. Было так пронзительно тихо, как будто природа сбилась со счета и не помнила, что же сейчас — то ли начало зимы, то ли канун весны. Неожиданно люди на улице почувствовали, что под ногами у них скользко, и увидели, что дома блестят, покрытые белой изморозью. Сперва снег падал тихо и густо, как будто долго таился в засаде, ожидая возможности упасть. А вскоре завертелась вьюга. Ледяные крупинки яростно носились в воздухе. Одетые в шубы прохожие боролись с ветром, который, как черт, свистел им в уши.

Настроение Гавриэла менялось, как погода на улице. Дядя Борух-Исер вернулся к себе домой сразу же после праздника Кущей и заверил племянника, что на Пейсах он уже будет в его полях под Либавой. От радости и надежды у парня появилось даже желание позаниматься Геморой. Пусть мама и ребе увидят, что он выполняет последнюю просьбу отца. Однако Борух-Исер Раппопорт не давал о себе знать, и в душу его племянника закралось подозрение, что дядя разочаровался во всей этой затее. У Гавриэла снова пропало желание заниматься. Он не слышал, что говорил ему на уроках ребе. А дома кричал матери, что она сделала его несчастным. Дядя найдет себе десять агрономов вместо него, недоучившегося студента! От скуки и назло всем Гавриэл частенько спал допоздна, сколько бы мать ни будила его и ни напоминала, что он может опоздать на последний миньян, чтобы прочитать кадиш по отцу.

По вечерам он проводил время со своим единственным другом — парнем Асны Муликом Дурмашкиным. Тог пытался использовать упадочное настроение Гавриэла, чтобы превратить его в коммуниста.

Родители Мулика владели мебельным магазином, где работали и два его брата. Но он сам учился в университете на радиоинженера. Никому из его купеческой семьи и в голову не могло прийти, что он оказался втянутым в левое движение. Не знал об этом и Гавриэл Раппопорт, познакомившийся и подружившийся с ним в еврейском студенческом союзе и приведший его к себе домой. Старый Раппопорт тогда еще был здоров и первое время не имел ничего против Мулика Дурмашкина с его умными улыбающимися глазами. Но когда Мулик стал часто заходить уже из-за Асны, старый Раппопорт невзлюбил его. Однако он не мог сказать ничего конкретного против этого парня, приходившего к его дочери, когда вся семья была дома. После смерти отца Асна еще больше сблизилась с Муликом. Басшева тоже не находила в этом парне никакого изъяна, только удивлялась и обижалась, что он не появлялся в их доме все то время, пока отец Асны болел. Не пришел он и на похороны. Мать спросила об этом свою дочь. Асна по своему обыкновению ответила с тихой злостью: