Юби: роман - Наум Ним Страница 57

«Висят же там всякие портреты. Макаренко висит, да и Луначарский. Или то не Луначарский? Надо будет прочесть, кто там висит… А можно оформить Доску почета и втиснуть туда меж другими ударниками педагогики. Нет, припрется кто-то с проверкой и донесет потом. Непременно донесет. И тебя, дурака старого, высекут почем зря, а потом еще и выгонят взашей…»

«Такой крепкий был хозяйственник, – услышал Федор Андреевич доброе слово о себе, которое произносил недавно покинутый инструктор обкома. – Такой знающий был работник, а связался с Ильичом этим – и вся жизнь под откос…»

«А не связывайся с Ильичами, – погрозил пальцем третий секретарь. – От них все беды…»

«Вы про какого Ильича?» – насторожился инструктор.

«Про какого надо».

«От него точно – все беды», – согласился инструктор.

«Мы об ём говорим, а он спит себе, как Ильич в Разливе».

«И совсем я не сплю», – взялся возражать Федор Андреевич, сразу же встряхнувшись из дремы.

«Надо переименовать школу, – нашел выход директор интерната. – Пусть называется “Лесная школа-интернат имени Ильича”. Няхай они сабе думают, какого такого Ильича, а мы никому не скажем».

* * *

Шила в мешке не утаить, тем более выдуманного.

К середине декабря информация о зверствах советской тайной полиции просочилась за бугор, а оттуда через дипломатические каналы в настороженные кремлевские коридоры.

– Как это объяснить, Александр Николаевич? Вот скажи мне, как это объяснить? Мы направляем страну в перестройку, а они толкают нас в международную изоляцию. Ну честное слово, нельзя понять… Вместо помогать всеми силами – у меня и слов нету…

– Михаил Сергеевич, я говорил с товарищами из Комитета. Они просят поверить, что ни сном ни духом… Они отпустили этого гражданина Попры… – помощник Президента зашуршал бумагами, – …гражданина Прыгина, а после этого он исчез.

– Просят поверить? Ну честное слово, никакого сознания не хватает – они просят поверить… Для того чтобы им поверить, надо иметь совсем другую, так сказать, историю… репутацию… А ты что думаешь, Александр Николаевич?

– Палачи… И убийцы…

– Я с тобой полностью… Но ведь нам придется защищать их точку зрения. Мы не можем пока еще заявить на всю страну, что замучили, так сказать…

– Не можем.

– Вот честное слово, не знаю, что предпринять. Нас специально хотят рассорить с западными руководителями. Мы предлагаем всему миру новое мышление, а нас тянут в прошлое… Чтобы захлебнулась вся перестройка. Вот, честное слово, к этому нас и толкают. Сначала помирает от голодовки этот вот… подскажи, Александр Николаевич… Макарченко этот?

– Марченко.

– Да, Марченко. Это же, как нарочно… Это не просто помирает, а палки в колеса всей нашей перестройке. Мы, получается, тянем страну возвратиться к демократическим нормам, а они тянут назад. Если теперь и этот скандал выйдет наружу…

– Этого нельзя допустить, Михаил Сергеевич.

– Сам знаю, что нельзя. Но как? Что мы можем сделать? А может, все-таки они его не убили, и он просто исчез. Может, они его не сегодня-завтра найдут?

– Не найдут, Михаил Сергеевич. Не надо на это рассчитывать.

– Я и сам так думаю… Ну палачи ведь – никакого у них нового мышления и быть не может. Такую свинью подложить и в такой ответственный момент! Сейчас может начаться очередная антисоветская вакханалия…

– Надо не допустить. Надо перехватить инициативу.

– Ты конкретней, Александр Николаевич, а то я тебя, честное слово, не понимаю. Ты предлагаешь устроить в комитете… перестройку, так сказать? Поснимать их к чертовой матери и перевести работать послами, чтобы неповадно было… Так?

– Нет-нет, нам не надо показывать, что эти преступления имеют место.

– А что тогда?

– Давайте амнистируем всех антисоветчиков.

– Всех сразу? Это не выход, Александр Николаевич. Честное слово, не выход. Тогда окажется, что Юрий Владимирович ошибался… Или еще хуже… Нет, на это мы не можем пойти…

– Давайте тогда амнистируем академика Сахарова.

– А вот это ты интересное предложение предложил… Тем более товарищ Сахаров сам написал нам и обещал отказаться от своей деятельности, а только в науке… Вот, честное слово, интересное предложение. Главное – весь мир увидит, что мы идем по пути нового мышления и возврата к ленинским нормам демократии…

– Ни у кого уже язык не повернется обвинять нас в смертях гражданина Марченко и этого… – помощник снова сверился с бумагами, – Прыгина.

– Да-да, тут мы на правильном пути. Честное слово, на правильном…

– И вот что самое интересное, Михаил Сергеевич, насколько я помню, товарища Сахарова отправили в город Горький безо всякого судебного решения…

– Безобразие!.. Полное нарушение социалистической законности…

– Но сейчас это нам очень поможет.

– ?

– Если не было судебного решения, то и не надо никакой амнистии.

– А что надо?

– Просто разрешить ему вернуться.

– Но кто тогда узнает о нашем личном участии в этом акте гуманизма и милосердия?.. Нам надо наглядно продемонстрировать, чтобы весь мир… чтобы все…

– Тогда позвоните ему лично, Михаил Сергеевич… Такой вот будет жест заботы и милосердия…

– Это другое дело… – Президент задумался, раскачивая в пальцах острый карандаш. – А ведь хорошо, Александр Николаевич, честное слово, хорошо придумал!.. Не будем откладывать в долгий ящик, а то все и всегда откладываем и вечно опаздываем… Давай, так сказать, сразу порешим все эти вопросы. Соедини меня с товарищем Сахаровым.

– Это сейчас невозможно, Михаил Сергеевич. У него нет телефона.

– Как это – нет телефона? У академика?.. У дважды героя?..

– Трижды… Только его лишили всех наград.

– Кто лишил? Ты же говоришь, не было суда…

– Мы и лишили, Михаил Сергеевич.

– И про телефон тоже мы принимали решение?

– По рекомендации Юрия Владимировича…

– Сатрапы… Честное слово, сатрапы… Надо все это перестраивать… А то не будет вам никакой социалистической демократии…

* * *

Григорий читал, мало отвлекаясь на что-либо другое. Раскапывал очередную книжку из сокровищницы Льва Ильича, прочитывал и снова закапывал в уголь. К весне 87-го уже и вся страна постепенно погружалась в беспробудное чтение, но до книг из Йефового тайника разрешенная свобода пока еще не добралась, и Григорий несколько опережал остальных соотечественников. Иногда он запирался в квартире Льва Ильича, ключи от которой ему передала Надежда Сергеевна, и листал вполне законопослушные книги.