Сеул, зима 1964 года - Ким Сын Ок Страница 57

За эти несколько лет в Сеуле я постиг науку, как прятать своё кипящее нутро под этим безразличным выражением лица. Если можешь, изображай равнодушие. И по возможности улыбайся, как можно холоднее. Тогда противник придёт в замешательство. Ну же! Сотри с лица всё. И оставь одно лишь выражение безразличия. Если получилось, то теперь пришла очередь холодно улыбнуться в ответ, изображая пренебрежение. Раз, два, три.

Поезд, громыхая, проезжал по мосту через Ханган. На поверхности реки неясно виднелись огни рыбацких лодок.

Поражённый равнодушием окружающих, я решил, что тоже буду так поступать, и с лихорадочной поспешностью натянул на себя маску безразличия, но как ни старался, носить её было для меня невыносимо, и вот я сдался и убегаю, а то измученное лицо в стекле, неужто это отображение последних нескольких лет?

В вагоне, что увозил меня на юг, я решил подумать над тем, как мне следует себя вести дома. Однако я не мог заставить себя собраться с мыслями, и усидеть на месте у меня тоже не получалось.

Требуется определённое искусство, чтобы носить маску безразличия. Только так можно обмануть других. Совершенствуясь в этом «искусстве», я и потерял Сонэ.

— Что с тобой? — спросил у меня Ёнбин, когда я несколько дней подряд ходил, словно пришибленный. Из благодарности за то, что он заметил моё состояние и проявил интерес, я выложил ему всё, как есть:

— Сонэ подозревает, что она беременна…

— Так значит, ещё не точно? — спросил он, и когда я кивнул, потащил меня в аптеку, говоря, что даже если и беременна, то выход есть, купил горсть хинина и велел мне осторожно споить его Сонэ, чтобы произошёл выкидыш. Я находился в совершенной растерянности, не зная, что предпринять, и хотя прекрасно понимал, как опасно прибегать к хинину, в отчаянье всё же пошёл с этой горстью к Сонэ. Но в результате я так и не решился извлечь этот свёрток из кармана. Не говоря ни слова, я взял её за руку и разрыдался, словно малое дитя.

Дело было в один из майских дней, когда на дамбу опускались сумерки.

Сонэ тогда счастливо улыбалась, и я, подумав, как же я смешон, прекратил всхлипывать, а Сонэ, похлопывая меня по спине, просила: «Ну, поплачь, поплачь ещё немного…»

Прошло какое-то время, и на этой же самой дамбе всё повторилось с точностью до наоборот.

— Вчера у меня начались… — сказала Сонэ с печальным лицом. До меня ещё не успел дойти смысл её слов, как она замигала своими огромными глазами, отвернулась и, упав на траву, приглушённо зарыдала. Если пришли месячные, значит, это не беременность. А раз так, то причин для волнения нет… а если не о чем волноваться, значит повода для слёз нет. И всё-таки слёзы были. За беспечным выражением лица, которое, казалось бы, говорило, «подумаешь, беременность», скрывалась пугающая меня затаённая тревога.

Впервые я встретил Сонэ, когда учился на втором курсе, во время зимних каникул.

Тогда я снимал маленькую комнатку на пригорке в районе Суниндон [58]. По ночам работал. Работа моя заключалась в том, чтобы во время комендантского часа ходить с колотушкой по отведённому маршруту и проверять нет ли нарушений. Этим должны были заниматься по очереди все члены караульного отряда. Но в холодные зимние ночи, когда больше всего хочется спать, даже и думать не хотелось о том, чтобы бродить по улицам и переулкам, постукивая ногой об ногу. Поэтому, когда появлялась любая возможность, караульные просили старосту нанять кого-нибудь вместо себя. Вот я и брался за это. За ночь можно было заработать пятьсот хванов [59].

В тот вечер я сидел у старосты, чтобы получить заработанное за прошлую ночь. Тот, за кого я дежурил, ещё не пришёл, поэтому в ожидании денег мы коротали время, греясь у печки и болтая о том, о сём; в это время кто-то снаружи позвал старосту. Он вышел и привёл с собой гостя. Это была девушка, одетая в студенческую форму, с необыкновенно огромными, широко раскрытыми, будто от удивления, глазами и тонюсенькими руками и ногами.

— Вы по какому делу? — спросил староста, на что девушка в нерешительности замялась, словно ей было неудобно говорить. Чтобы показать, что я не прислушиваюсь к их разговору, я безучастно уставился на дверь, в которую гостья только что вошла. Через небольшое окошечко было видно, что идёт снег. Наконец решившись, девушка объяснила причину своего прихода. Она просила ни о чём не спрашивать, а только помочь ей устроиться в ночной караул. В общем, она спрашивала примерно про то, чем, собственно, я и занимался сейчас. Староста в недоумении усмехнулся, после чего сделал строгое лицо и сказал:

— Женщин не принимаем. К тому же сейчас свободных мест нет.

— Ну что ж, ничего не поделаешь… — ответила она. От сильного смущения лицо её залилось краской, и едва выдавив из себя «до свидания», она, словно спасаясь бегством, поспешно вышла на улицу, где, не переставая, шёл снег. И тут я вспомнил, что несколько дней назад приятель оставил мне телефон и адрес одного места, где требовался репетитор; по его наводке я сходил туда, но хозяйка отказала, так как выяснилось, что требуется девушка, а не парень. «А вдруг это то, что надо», — подумал я и опрометью выскочил за дверь. Девушка маленькими шажками спускалась по обледенелому склону. Так я и повстречал Сонэ.

Тогда я спросил у неё:

— Что толкнуло на такую работу?..

И Сонэ слегка осипшим голосом, который бывает у совсем отчаявшихся людей, не отводя взгляда от того места, где заканчивался пригорок, ответила с вызовом:

— Это всё-таки лучше, чем идти торговать собой.

Я знал, что в Чхансиндоне — районе, что располагался ниже, есть женщины, которые обслужат за пятьсот хванов, однако ж было сомнительно, что такая, как Сонэ, могла пойти на это. Стоя с отрешённым видом, вытянув ладонь, на которую садились снежинки, Сонэ походила, как бы это сказать, на очаровывающую своей наивностью проститутку. Но достаточно узнав её за это время, я понял, что обольстительной кокеткой она не была, и наивной её тоже нельзя было назвать. Она была всего лишь девушкой с очень жестким характером, которую жизнь достаточно побила, так как её угораздило родиться старшей дочерью в крестьянской семье бедняков.

Она рассказала про один случай, который произошёл, когда она ходила в начальную школу.

Тогда из-за недоедания лицо её было желтоватого оттенка, к тому же в школу она ходила без обедов, поэтому ребята из класса жалели её и по очереди носили ей доширак. А так как отзывчивые одноклассники делали это от чистого сердца, то и она без какой-либо задней мысли принимала эту помощь. И вот однажды в газете это дело раздули до невероятных размеров, преподнеся как пример благородного поступка. В статье с изменёнными именами под напечатанным крупным шрифтом заголовком «Тёплый обед для бедной одноклассницы» рассказывалось именно о ней, а также упоминались награждённые всяческими похвальными эпитетами одноклассники.