Тигры в красном - Лайза Клаусманн Страница 57

— Вам нет нужды убеждать меня, — сказал Хьюз.

— Я знаю. Но почему-то хочу вас убедить. Вы понимаете?

Хьюз чувствовал, как внутри что-то происходит. Он осознал, что для нее значило показать ему себя. Ему стало стыдно, что он усмотрел в этом непристойность. Хорошо бы повернуть время вспять и повторить все, только на этот раз он бы протянул ей руку, дал бы понять, что понимает ее.

— Понимаю, — тихо произнес он.

— Когда вступаешь в брак, ты выбираешь лучшего из своего круга, а затем молишь Бога, чтобы этот круг никогда не увеличивался, — пояснила Ева. — Но он неизбежно увеличивается.

— Да. — Он понимал, о чем она. — Полагаю, ваш круг стал больше.

— Мир стал больше, — сказала Ева.

— Не уверен, стал ли больше мой мир, — задумчиво ответил Хьюз. — Но, честно говоря, в эти дни я не слишком-то уверен очень во многом. Что забавно, потому что я абсолютно точно знаю, когда я это понял.

— Наша война длится дольше, чем ваша, — ответила Ева. — У нас было больше времени на то, чтобы наблюдать, как рушится все вокруг.

— И ваш брак тоже.

— И мой брак. — Она успела растерзать салфетку, оборвав пришитое к льняной ткани кружево. — Боже, я ходячее клише. Военная невеста.

— Нет, — Хьюз коснулся ее запястья, — нет, это я ошибался. Некоторые люди не такие, как все.

Ева улыбнулась, и сердце Хьюза сжалось.

— Но вы могли бы дать передышку своей салфетке. — Он тоже улыбнулся.

— Ох… Да. — Затем: — Вы любите свою жену?

— Я люблю ее, — ответил Хьюз, не убирая пальцев с ее теплой руки. — Но я не хочу сейчас говорить о своей жене.

— Конечно, — согласилась Ева.

— Я думал, вы поведете меня на танцы. Покажете мне достопримечательности.

Ева засмеялась:

— Вы, американцы, такие прямолинейные.

— Знаю, но мы ничего не можем с этим поделать. Всему виной огромные пространства и беспорочное существование.

— У них здесь, в бальной зале, играют музыку. Если вы и в самом деле хотите потанцевать.

— Если ваша танцевальная книжка не заполнена до отказа.

— Вообще-то, на данный момент моя книжка совершенно пуста.

После нескольких коктейлей Хьюз обнаружил, что держит Еву в объятиях в бальном зале под французскими барельефами и зеркалами в резных рамах, а маленький оркестрик играет «Мы снова встретимся» [42]. Ее подбородок не доставал ему и до плеча, поэтому она танцевала, повернув голову вбок, и он поймал себя на том, что рассматривает ее профиль.

— Что сказал ваш муж, когда вы сообщили ему? — спросил Хьюз, понизив голос, точно у них была общая тайна.

— Он ничего не сказал. Я лишь вчера отослала письмо.

Он гадал, любила ли она когда-нибудь своего мужа и любит ли сейчас, несмотря на ее слова. Собственные мысли напугали его. Может, уже есть кто-то другой? С женщинами ни в чем нельзя быть уверенным. Но в глубине души он знал, что это ложь, которую он сочиняет, убеждая себя, что она для него ничего не значит.

— Вы собираетесь снова выйти замуж? — Он напрягся, ожидая ответа.

— Нет, — ответила Ева после долгого молчания. — Я больше никогда не выйду замуж.

Позже он обнимал ее в темноте спальни, простыня сбилась у них в ногах. Он смотрел на еле различимые очертания своего кителя, свисающего со стула. Пальцы скользили по окружью ее груди, он вдыхал запах мыла, исходящий от ее влажной кожи. Было тихо. На мгновение он даже забыл о грохоте глубинных бомб. Он желал услышать ее голос, но в то же время боялся того, что она может сказать, или того, что он хочет от нее услышать. Поэтому он ничего не говорил и ничего не спрашивал — до тех пор, пока «Фау-2» не разрушили тишину.

— Полночь, — наконец сказал он. — Завтра Новый год.

— Да, — отозвалась Ева.

— Может, в этом году война закончится.

— Может.

И ему почудилось, что слова, еще не сказанные друг другу, уже произнесены.

Повернув голову, Ева смотрела на него, и лицо ее было последним, что он видел, перед тем как заснуть.

Хьюз пробудился рано с отчетливым ощущением, что задыхается. Он тихо поднялся и оделся. Слегка раздвинул светомаскировочные занавеси, утро кануна Нового года выдалось серым, чахлое солнце цвета мочи тщетно пыталось пробиться сквозь пелену. Он ушел, не взглянув на Еву, бесшумно притворив дверь.

В отеле было тихо, только стук его подошв по мраморному полу разносился по фойе. На улице он глубоко вдохнул сырой, холодный воздух и, сунув руки в карманы, зашагал прочь.

В этот час город выглядел уродливым, грязным и разбитым. Как бы ему хотелось, чтобы небо было ясным, а воздух морозным — как в Кембридже в это время года. Он старался не думать о Ник, но чем больше старался, тем больше думал о ней. О своей жене, с ее милой улыбкой, ждущей его. Он ненавидел себя. Это все проклятая война, это она перевернула все с ног на голову. Нельзя быть сегодня одним человеком, а завтра другим, но война творит с тобой такое. Он был абсолютно уверен, что ему не нравится тот, кем он был этим утром. Он оказался слабаком. Обещал любить и защищать Ник, а сам предал ее. Она ему верила. Более того, она нуждалась в нем. Она любила его. Он был отвратителен себе.

Какое-то время он шел бесцельно, затем направился к Пиккадилли, где, как он знал, есть отделение Красного Креста. Внутри было многолюдно. Хьюз посмотрел на часы, 8.30. Он отстоял очередь за кофе с пончиком и сел за маленький деревянный столик возле окна. Он пил кофе и смотрел, как солнце набирает силу. Затем съел пончик, макая его в остатки кофе. Почувствовал себя лучше. Он знал, что должен сделать.

Он подошел к конторке, попросил у одной из девушек карандаш и бумагу и вернулся за столик. Начал письмо Ник.

Это письмо может показаться неожиданным, не хочу, чтобы ты беспокоилась, но я должен тебе кое-что рассказать. Война превратила мир в странное место, и я изменился вместе с ним. Поэтому я хочу, чтобы ты знала: что бы ни случилось, я люблю тебя. Я любил тебя, когда мы впервые танцевали и ты дразнила меня, говоря, что у меня обе ноги — левые. Я любил тебя, когда делал предложение, а ты отвернула от меня свое лицо. Я любил тебя в день нашей свадьбы, когда нашел тебя, прячущуюся наверху, точно несчастный ребенок. И больше всего на свете я люблю саму мысль о тебе, когда я скитаюсь по этому чертову океану, надеясь, молясь о возвращении домой.

Я уже не тот человек, что уезжал год назад. Случилось то, чем я не могу гордиться, что я хотел бы выкинуть из своей жизни. Но я хочу вернуться порядочным человеком, по крайней мере, не хуже того, что покидал тебя. Я больше не хочу притворяться, что я все тот же или что ты прежняя, что мы — прежние. Я хочу быть честен с тобой.