Эротические истории пенджабских вдов - Бали Каур Джасвал Страница 57

Две молодые женщины махнули Никки из-за столика.

— «Счастливый час» еще продолжается? — осведомилась один из них.

Никки отрицательно помотала головой. Женщина покосилась на клиента, потягивающего лагер.

— Вы уверены? — уточнила она.

Никки приняла их заказ, не сводя взгляд с экрана. Следующая порция субтитров сопровождала картинку с изображением сотен мерцающих огоньков. Затем камера наехала и показала толпу старшеклассников в форме, со свечами в руках.

«После обнаружения тела Карины Каур возле ее школы было организован митинг памяти».

— По-моему, я велела тебе уйти пораньше. Давай. Тебе надо отдохнуть, — сказала Грейс, ставя поднос на стойку.

Никки рассеянно кивнула официантке, но не смогла оторвать взгляд от экрана. Его заполняла фигура молодой пенджабки, стоявшей у высоких железных ворот школы и державшей в руках зажженную свечу. Ногти ее были покрыты ярко-розовым лаком с золотыми блестками. Пламя свечи освещало струйки слез на лице и золотой кулончик в виде буквы «Г» на шее.

* * *

Торговец за прилавком «Сладкой жизни», вероятно, думал, что делает Никки комплимент.

— Этот гулаб джамун стоит своих калорий, — сказал он, оглядывая покупательницу с ног до головы. — Но вам ведь нечего волноваться, а? Во всяком случае, пока, — мужчина усмехнулся. — До замужества моя жена тоже была тощая, как палка…

— Было бы здорово, если бы вы просто упаковали их в коробку, — быстро перебила его Никки.

— Нет проблем, дорогуша. У вас намечается вечеринка? Я приглашен? — ухмыльнулся торговец, наклоняясь к ней.

Еще секунда — и Никки швырнула бы дурацкий гулаб джамун этому типу в физиономию, но тут из подсобки появилась его жена. Он немедленно занялся поисками упаковочной коробки. Женщина злобно покосилась на Никки. Девушка поспешила расплатиться и ретировалась.

Она проверила время на телефоне. Ехать к маме еще слишком рано: посыплются вопросы о преподавательской деятельности, на которые у Никки не найдется ответа. И девушка стала прогуливаться по Бродвею, тротуары которого были заставлены вешалками с дешевой одеждой и ящиками с овощами и фруктами. К киоску сотовой связи, где продавали телефонные карточки для звонков за рубеж, выстроилась извилистая вереница мужчин. Над магазинами громоздились разнообразные фирмы; перекрывающие друг друга вывески выходили за пределы зданий, точно «пузыри» для текста в комиксах: «Панкадж Мадхур. Бухгалтерский учет», «Гостевой дом „Гималаи“», «Системы видеонаблюдения РЖП лтд». Никки пробиралась сквозь толпу с коробкой сластей под мышкой, с удивлением понимая: то, что раньше казалось ей хаосом, теперь стало чем-то родным. Наконец она добралась до перекрестка, перешла улицу и оказалась у входа в «Банк Барода».

Войдя, Никки сразу заметила Шину, которая сидела за стойкой и занималась с клиентом.

— Следующий, — крикнула ей женщина в соседнем окне.

— Нет, спасибо, — ответила Никки. — Я к Шине.

Шина подняла глаза. Она отпустила клиента, после чего вышла к Никки и поздоровалась. Ее строгий, официальный вид противоречил растерянному выражению лица.

— Келли, у меня обеденный перерыв, — крикнула она.

Как только они вышли на улицу, улыбка сбежала с лица Шины.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Мы можем поговорить?

— Ох, Никки, я понимаю, что должна была спросить у тебя разрешения, прежде чем распространять истории. Ты расстроилась, верно? Послушай, женщины, которые придут на следующий урок, заслуживают доверия. Сегодня вечером мы обсудим, что говорить «Братьям», если они станут интересоваться.

— Я не по этому поводу. Меня интересует Карина Каур.

Беспокойство исчезло с лица Шины.

— Ты помешала, у меня сейчас обеденный перерыв, — ответила она.

— Я не могу разговаривать с тобой об этом в храме, там слишком много лишних ушей. Мне пришлось приехать сюда.

— С чего ты взяла, будто я что-то знаю?

Никки описала телекадры школьного митинга памяти со свечами.

— Я почти уверена, что видела тебя.

— Это невозможно. Я уже не училась в школе. Незадолго до гибели Карины я вышла замуж.

— Тогда это был кто-то очень похожий на тебя. С розово-золотым маникюром.

— В Саутолле многие женщины такой носят, — возразила Шина.

— Это была ты. Мы обе это знаем. На той девушке была цепочка с кулоном в виде буквы «Г».

Шина вздрогнула, словно Никки толкнула ее. Она пришла в себя только после того, как поправила воротник блузки, спрятав от посторонних глаз тонкую золотую цепочку.

— Зачем, Никки? Зачем тебе это знать? Если тебя мучает простое любопытство, я не собираюсь его удовлетворять. Речь идет о серьезных проблемах нашей общины.

— Я спрашиваю не ради любопытства.

— А ради чего тогда? — настаивала Шина.

— Я тоже принадлежу к этой общине, — ответила Никки. — Пускай я здесь не живу, но теперь я ее часть. За всю свою жизнь я никогда не чувствовала себя такой разочарованной, взволнованной, любимой и растерянной, как в эти последние два месяца. Но тут, кажется, происходит много событий, подоплеку которых мне не позволяют узнать, — она вздохнула и посмотрела Шине в глаза. — Я не настолько наивна, чтобы думать, что могу помочь, однако мне хочется быть в курсе.

Лицо Шины смягчилось. Сквозь тучи пробился тоненький солнечный лучик и окрасил ее крашенные хной волосы в оранжевый цвет. Никки не желала опускать взгляд, даже когда Шина посмотрела сквозь нее, глубоко задумавшись.

— Давай прокатимся, — предложила она наконец. Никки последовала за ней на стоянку, где они сели в маленький красный «фиат». Шина вставила ключ в замок зажигания. Из динамиков полилась мелодия бхангры. По дороге, проезжая мимо домиков цвета слоновой кости, женщины не разговаривали друг с другом. После поворота домики сменил парк. Шина притормозила на грунтовке, ведущей к небольшому озерцу. На поверхности воды играли солнечные блики.

— У девушки, о которой рассказывали в передаче, была родственница, ее звали Гульшан Каур. Это одна из моих близких подруг, — сказала Шина. — Ее сбила машина неподалеку отсюда. Водитель скрылся и до сих пор не найден.

— Мне очень жаль, — проговорила Никки.

— После смерти Гульшан ее мать подарила мне ее цепочку с кулоном. Сначала я отказывалась, но потом изменила свое мнение. Считается, что хранить золотые вещи умершей женщины в ее доме — плохая примета. Большинство людей продают или переделывают такие украшения, но мать Гульшан настояла, чтобы цепочка перешла ко мне. Я никогда ее не снимаю.

— Иногда ты ее трогаешь. Будто вспоминаешь свою подругу.

— Останься Гульшан в живых, мы виделись бы каждый день, — сказала Шина. — Наша дружба была бы прежней, хотя после того, как Арджун заболел раком, многие мои приятельницы отвернулись от меня и стали считать невезучей. Гульшан волновала правда. Это ее и сгубило.