Забрать любовь - Джоди Пиколт Страница 57

Я наклонилась к люльке и расстегнула молнию на кофточке Макса и первые несколько пуговиц на рубашечке под ней. Макс вспотел. Я бы сняла и кофточку, и рубашечку, но тогда он наверняка проснулся бы, к чему я была абсолютно не готова. Одна из беременных женщин встретилась со мной взглядом и улыбнулась. У нее были блестящие и густые каштановые волосы, красивыми волнами ниспадающие на плечи. Она была одета в свободное льняное платье без рукавов и сандалии на веревочной подошве. Глядя на Макса, она бессознательно водила руками по своему животу.

Я огляделась. Все беременные любовались моим спящим ребенком. На всех лицах застыло одно и то же растроганно-мечтательное выражение, которого я никогда не наблюдала на своей собственной физиономии.

— Сколько ему? — спросила первая женщина.

— Полтора месяца, — ответила я, проглотив комок в горле.

Все остальные при звуке моего голоса тут же перевели взгляды на меня. Они ожидали, что я им что-нибудь расскажу. И прежде всего они хотели услышать, что роды — это не так уж страшно и что я счастливейшая из женщин.

— Вы ошибаетесь, — тихо и медленно произнесла я и не узнала собственный голос. — Я не спала с момента его рождения. Я никогда не отдыхаю. Я не знаю, что мне с ним делать.

— Но он такой милый, — вмешалась другая женщина.

Я посмотрела на ее живот и пожала плечами.

— Ваш ребенок еще внутри, — ответила я, — и я вам завидую.

Несколько минут спустя Мэри позвала меня в кабинет. На стене маленькой белой комнатки висел плакат с изображением матки. Я разделась, накинула на себя халат и выдвинула ящик маленького дубового столика. Внутри лежала измерительная лента и стетоскоп Допплера. Я потрогала их и покосилась на продолжающего мирно посапывать Макса. Я вспомнила, как лежала на смотровом столе, слушая усиленное динамиками биение сердца моего малыша и пытаясь представить себе его личико.

Шурша бумагами, в комнату ворвалась доктор Тэйер.

— Пейдж! — воскликнула она, как будто не ожидала меня там увидеть. — Как ты себя чувствуешь?

Она пригласила меня присесть, чтобы подробно расспросить и лишь после этого предложить забраться на стол и занять унизительную позу внутреннего осмотра.

— Хорошо, — ответила я.

Доктор Тэйер открыла папку с моим именем на обложке и что-то нацарапала внутри.

— Ничего не болит? Нет проблем с грудным вскармливанием? — продолжала она расспросы.

— Нет, — покачала я головой. — Никаких проблем.

Она обернулась к Максу, который спал в корзинке на полу с таким видом, как будто всегда был таким ангелом, как сейчас.

— Он прелесть! — с улыбкой произнесла она.

Я уставилась на сына.

— Да, — согласилась я и почувствовала, что к горлу опять подступает предательский ком, — прелесть.

А потом я уронила голову на руки и начала плакать.

Я рыдала, пока не начала задыхаться. Я была уверена, что разбудила Макса. Но когда подняла голову, то увидела, что он по-прежнему крепко спит.

— Вы, наверное, считаете меня чокнутой, — прошептала я.

Доктор Тэйер положила ладонь мне на плечо.

— Ты такая же, как и все остальные молодые мамочки, — успокоила она меня. — То, что ты чувствуешь, совершенно естественно. Твое тело прошло через очень серьезные испытания, и, чтобы восстановиться, ему необходимо время. А пока что твой мозг тоже привыкает к мысли, что в твоей жизни произошли необратимые изменения.

Я потянулась к коробке с салфетками.

— Я ужасная мать. Я совершенно не умею обращаться со своим сыном.

Доктор Тэйер снова перевела взгляд на Макса.

— А мне кажется, ты неплохо справляешься, — ответила она, — хотя одного свитерка ему вполне хватило бы. Кофточка — это уже лишнее.

Я поморщилась, понимая, что опять сплоховала. Как же я себя за это ненавидела!

— Когда я стану все делать правильно? — начала я бомбардировать ее вопросами. — Когда я стану прежней? Когда я начну любить его, а не бояться?

Доктор Тэйер подвела меня к смотровому столу.

— У тебя для этого есть вся жизнь, — ответила она.

Когда доктор Тэйер вышла, мои щеки все еще были мокрыми от слез. Мне было ужасно стыдно. Я повела себя как последняя дура. Я вышла из офиса, не попрощавшись не только с беременными женщинами в приемной, а и с Мэри, продолжавшей окликать меня, несмотря на то, что за мной уже захлопнулась входная дверь. Я дотащила Макса до парковки. С каждым шагом люлька становилась все тяжелее, а ручки сумки с подгузниками больно резали второе плечо. Оттого, что я так сильно перекосилась на один бок, у меня нестерпимо болела спина. Макс все еще спал, и это было настоящим чудом. Я мысленно обратилась к Пресвятой Деве, умоляя ее о помощи. Мне казалось, что уж она-то должна меня понять. Всего полчаса, твердила я, и мы будем дома. Всего полчаса, и тогда пусть он просыпается, и я его покормлю, и мы вернемся к своей привычной жизни.

На парковке дежурил парнишка с черной, как уголь, кожей и белозубой улыбкой. На плече у него висел кассетный магнитофон. Я отдала ему талон, а он вернул мне ключи от машины. Я очень осторожно открыла пассажирскую дверцу и поставила люльку с Максом на сиденье, закрепив ее ремнем безопасности. Я и не подозревала, что умею так тихо закрывать дверцу. Потом я обошла машину и открыла свою дверцу.

В это мгновение парковщик включил радио. Из него вырвался горячий ураган рэпа, пошатнув машину, встряхнув облака в небе и асфальт у меня под ногами. Парень покачивал головой и шаркал ногами, танцуя хип-хоп между оранжевыми парковочными линиями. Глаза Макса распахнулись, и он истошно заорал. Я впервые слышала, чтобы он так громко плакал.

— Ш-ш-ш… — пыталась успокоить его я, гладя по вспотевшей головке с красной полосой на лбу, оставленной капюшоном свитера. — Ты же у меня такой хороший мальчик.

Я завела машину и начала пробираться к выезду с парковки, но это расстроило Макса еще сильнее. Он спал так долго, что наверняка ужасно проголодался, но я не хотела кормить его прямо здесь. Надо поскорее добраться до дома, твердила я себе, и тогда все будет хорошо. Обогнув ряд припаркованных машин, я выехала на прямую, ведущую непосредственно на улицу. Макс посинел и, зайдясь в крике, начал задыхаться.

— Бог ты мой! — воскликнула я и, остановив машину, расстегнула ремень безопасности на люльке.

Я выдернула рубашку из джинсов и, задрав ее как можно выше, нащупала застежку на лифчике. Обнажив грудь, я схватила выгнувшееся тельце Макса и прижала его разгоряченное личико к своей плоти. Шерстяная кофта царапала мою кожу, а пальцы младенца впились мне в ребра. Я опять начала плакать. Мои слезы капали на лицо сына, где смешивались с его собственными слезами и стекали куда-то между свитерком и кофтой. Парковщик выругался и направился к моей машине. Я быстро опустила свою рубашку на лицо Макса, молясь, чтобы он под ней не задохнулся. Я не стала опускать окно.