В будущем году - в Иерусалиме - Андре Камински Страница 56

— Это простое недоразумение, моя прелестная барышня, — успокоил ее капитан гусарского полка, мило улыбнувшись, — я немедленно все улажу.

Шишковиц куда-то умчался, чтобы исправить «досадную ошибку», а Мальва осталась стоять. Нежно-розовое шелковое платье и сверкающая позолотой диадема делали ее похожей на сказочную Эсмеральду, на благородную орхидею, к которой, сгорая от любви и нетерпения, уже спешил блистательный молодой щеголь.

— Через три часа наступит Новый год, сударыня, — шепнул он, приблизившись к ней со степенным поклоном. — Граф Ференц фон Кароли спрашивает, может ли он рассчитывать на танец с вами?

— Скажите графу, что я не одна, — холодно ответила Мальва и отвернулась от просителя, не удостоив его ни единым взглядом.

Кавалер, однако, не сдавался. Он поклонился еще раз и сказал — на этот раз гораздо настойчивей:

— Этого, жестокая сударыня, я никак не могу передать ему, поскольку…

Остаток фразы был целиком поглощен медовым потоком внезапно грянувшей музыки. Потерпев вторую неудачу, незадачливый проситель осекся и лишь кисло улыбнулся. В этот момент с не менее кислой улыбкой на лице вернулся Йозеф фон Шишковиц. Нарочито небрежным жестом он пригласил Мальву на танец.

Танцорами оба были великолепными! Это заметили все — кто-то с завистью, а кто-то с одобрением. Пары одна за другой сходили с круга, пристраиваясь у стен, чтобы полюбоваться блистательной парой — бравым гусаром и его таинственной партнершей. А те, увлеченные танцем, не заметили, как остались одни в нарочно созданном для них круге, и когда оркестр выдыхал последние аккорды, все присутствующие наградили молодых людей громкой овацией.

Незнакомый проситель предпринял третью попытку уговорить строптивую барышню, которая еще не успела перевести дыхание после стремительного полета по залу:

— Сударыня, вы — королева новогодней ночи, спору нет. Но графу Ференцу фон Кароли я не могу передать, что вы отказываете ему в танце, потому что пришли не одна.

— Значит, ему не повезло, и он даже не узнает об этом, — ответила Мальва, снисходительно улыбнувшись. Этот приставала стал уже действовать ей на нервы.

— Он уже знает об этом, — не унимался тот, — потому что граф Ференц фон Кароли — это я. А кто вы, безжалостная незнакомка?

— Я — Розенбах. Не больше и не меньше.

Сказать, что внезапно наступила гробовая тишина, значит не сказать ничего. Над всем залом разразилось вдруг оглушительное безмолвие, будто шальная шаровая молния, заблудившись, влетела сюда и стала неприкаянно рыскать по сторонам в поисках чего-нибудь достойного ее губительной разрядки. В орлином гнезде, предназначенном исключительно для представителей касты голубокровых, в этом элитном казино для самых, самых избранных офицеров Австро-Венгерской империи посмела появиться какая-то еврейская бабенка, и она, к тому же, имеет наглость вслух произносить свое поганое имя, которое незаконным образом пытались стыдливо завуалировать инициалами!

Буря не заставила себя долго ждать. Уязвленный граф почувствовал, что ему следует сейчас же, немедленно отреагировать, если он не хочет, чтобы от такой наглости рухнула в небытие вся двойная Австро-Венгерская монархия.

Лицо его покрылось бурыми пятнами, в висках застучала ярость, и Ференц фон Кароли, снедаемый жаждой немедленной мести, пустил в ход свои самые острые стрелы.

— Наконец прояснилось, — злобно прошипел он, — будто пелена с глаз, сударыня Розенбах…

— Что вы хотите этим сказать? Ваша назойливость…

— Что были достаточные основания сократить ваше имя до инициалов. Но и этого оказалось слишком мало, считаю я.

Мальва побледнела. Она повернулась к своему кавалеру и потребовала, чтобы перед ней немедленно извинились. Гусар наклонился и шепнул ей в самое ухо, что он не хотел бы раздувать скандала. Мальва окончательно поняла, что дело зашло слишком далеко, и что рассчитывать ей не на кого. В таком случае, ответила она, ей придется самой за себя постоять. Она подошла к графу и влепила ему несколько звонких пощечин. Ни единый мускул не дрогнул на лице фон Кароли. Он достал из бумажника визитную карточку, сунул ее под нос ошеломленному всей этой сценой фон Шишковицу и прогнусавил с особенным высокомерием:

— Вы немедленно вышвырнете отсюда вон эту еврейскую тварь, иначе мы будем драться!

Капитан гусаров принял решение, которое вполне отвечало его мелкой сущности. Он взял Мальву под руку и направился с ней в гардеробную:

— Следуйте за мной, фройляйн Мальва, — чуть слышно произнес он со скользкой улыбкой угря, в очередной раз выскользнувшего из рук рыбака, — мы покидаем это помещение.

— Почему же вы не побили этого хама, господин Йозеф? — спросила Мальва достаточно громко, чтобы схлопотавший от нее оплеухи фон Кароли хорошо мог расслышать ее слова. — Это был бы поступок мужчины и офицера. Или я ошиблась в вас?

— Разумеется, вы ошибаетесь, фройляйн Мальва, — ответил незадачливый кавалер, — я всего лишь капитан. А он — майор. У нас в Австрии существует табель о рангах.

* * *

«Вена, 8 января 1914 года.

Дорогой Бэр, дорогие братья, я в Вене. Можно сказать, в двух шагах от российской границы. Я внимательно наблюдаю, прислушиваюсь в ожидании какого-нибудь сигнала оттуда, но пока ничего нет. Точнее, почти ничего. Я знаю, что там все кипит, но кипение это продолжается уже десятки лет. Теоретически этот вулкан давно должен был вскрыться, однако новости, которые долетают до меня, по-прежнему разочаровывают.

Вчера разговаривал с Радеком. Он стал еще более близоруким, чем прежде, а губы его — еще тоньше. Его тон, как всегда, высокомерен и холоден. Наш разговор привел меня в состояние досадного беспокойства. Потому я решил в ближайшие дни преодолеть большую стену. Теперь я вообще потерял уверенность и потому пишу вам. Мне нужен ваш совет — как мне поступить.

Царизм, говорит Радек, это бомба замедленного действия, готовая в любую минуту взорваться. Если так, оставаться дальше в Вене и заниматься изучением всякой чепухи — я имею виду медицину — нецелесообразно.

О нашем бегстве в Америку он знает все и говорит, что партия считает нас дезертирами. Я возразил, что и Ленин бежал из ссылки, к тому же и не раз. Радек обозвал меня дерзким идиотом, потому что сравниваю себя с Лениным. Ленин — наш вождь, он гигант, мозг нашего движения. А мы с вами — всего лишь смешная команда футболистов, которые в решающий момент наложили в штаны.

Он знает о нас все и, похоже, вообще отлично информирован обо всем. Он набросился на меня — дескать, я втюрился в хорошенькую мордашку и забыл о революционном долге. Откуда стало ему это известно? Сама девушка до сих пор ничего не знает, потому что признаться ей в этом у меня по сей день нет ни времени, ни мужества. Я не спорю, этот Радек — крупный зверь в партии, но я его с трудом переношу. Он позволяет себе такой самонадеянный тон, который не оправдывают ни его осведомленность, ни его политическое прошлое. Он разговаривает языком газетных передовиц, без эмоций и сочувствия.