Поцелуй меня первым - Лотти Могач Страница 56

Он бросил на меня такой холодный, непроницаемый взгляд, что мне стало не по себе. Казалось, передо мной совершенно незнакомый человек.

– Ты ненормальная? – спросил он, не меняясь в лице.

Я молчала. Внезапно он скривил губы, и это его обезобразило.

– Думаешь, я бы стал встречаться с такой, как ты?

Я вскипела.

– Конечно, это было бы хлопотно. Ведь ты женат!

Его передернуло. Мой голос становился все громче:

– Я вас видела! Как ты сел в машину рядом с Кристиной и детьми! Ты утверждал, что развелся сто лет назад! Ты признался мне в любви, уверял, что хочешь быть со мной! Зачем ты все это наговорил? Я…

– Ты твердишь «я» и «мне», – оборвал меня Коннор, – но речь не о тебе, а о Тессе.

– Ну да, о Тессе, – раздраженно поправилась я. – Именно это я и хотела сказать. Ты считал, что в жизни ее не увидишь, и врал без оглядки? Невинная шалость, да? Нельзя быть таким двуличным!

Я перевела дыхание, но Коннор не дал мне закончить:

– Что за дурацкие обвинения? Да как ты смеешь! Это я двуличный? Ты сама, нахально и без тени сожаления, призналась, что выдавала себя за другую, и не раз и не два, а все это время обманывала ее мать, брата, друзей, меня… А теперь заявляешь, что я – двуличный?

– Не путай одно с другим, – заметила я. – Я делала это ради Тессы. Я вела себя благородно, как альтруист. А ты… ты – как… – Я запнулась, лихорадочно пытаясь подобрать выражение, и затем вспомнила излюбленное словечко Тессы, которое никогда раньше не произносила: – …последний пидар!

Он такого не ожидал.

– Кристина в курсе? – спросила я.

– Разумеется, нет, – ответил он.

– Она бросит тебя, если узнает? – настаивала я.

Коннор подозрительно посмотрел на меня.

– Ты мне угрожаешь?

– Нет, – ответила я.

– Отвечаю на твой вопрос: не знаю. Не представляю, что будет с Кристиной, если она узнает. Полагаю, бросит меня. – Его лицо будто немного смягчилось. – Не верится, что Тесса умерла. Не могу поверить в то, что ты мне наговорила.

Коннор внезапно сник. И я тоже. Точнее сказать, я обессилела. Впервые в жизни я почувствовала себя изнуренной.

– Что ты за человек, – наконец выдохнул Коннор. Это был не вопрос.

Не успела я и рта раскрыть, как Коннор встал и, не оглядываясь, вошел в контору.

Я посидела еще немного, с усилием встала и поплелась к реке. Помнится, у моста я остановилась и долго смотрела на украшающую его длинную череду обращенных к воде каменных львиных голов. Заметив, что одной недостает, я подумала: у кого же хватило сил и упорства сорвать с места такую глыбу? Затем я вытащила телефон и по «Гугл-карте» определила, где находится ближайший полицейский участок. Оказалось, на Флит-стрит, в пяти минутах ходьбы.

Поначалу дежурный никак не мог взять в толк, о чем я говорю. Он уставился на экран и, казалось, совсем не обращал на меня внимания. При слове «суицид» полицейский повернул ко мне рыхлое лицо и с невозмутимым видом провел в крохотную комнату с голыми стенами, расположенную сразу за приемной. Еще раз переспросил имя и фамилию Адриана и вышел, оставив меня одну. Через минуту вошла сотрудница полиции и села напротив. Она знала некоторые подробности дела.

Она забросала меня вопросами, снова и снова спрашивая, где находится Адриан.

Я раз за разом отвечала, что ничем не могу помочь в его поисках и что мне известно не больше, чем сообщалось в газетах. Мне хотелось поговорить о Тессе, но их куда больше интересовал Адриан. Полицейский все переспрашивал: «Ты ведь знаешь, что он поступал противозаконно?», и привел в пример Рэндала. Конечно, я рада, если кого-то, не до конца уверенного в своем решении, удалось удержать от самоубийства, заявила я, но это не означает, что нужно отказывать в содействии каждому, кто отчаялся. Полицейский был разочарован. Тогда я кратко изложила основные сократовские тезисы, пересказала аргументы доктора Саса ^[4] и объяснила, что суицид, по сути, – единственная философская проблема и что человек, принявший решение покончить с собой, не обязательно нуждается в психиатрической экспертизе, это может быть обдуманным и сознательным актом с его стороны. Приятно было высказать свою позицию, зная, что меня слушают эти двое и записывают на диктофон. Кажется, я выступила убедительно, Адриан бы мной гордился. Моя тирада не произвела на полисмена должного впечатления. Он, похоже, принимал меня за дурочку, повторяя: «Пособничество при самоубийстве противозаконно. Тебе это известно?» Пришлось ему объяснить, что «закон» не всегда равноценен моральному праву.

Я хотела оставить в прошлом все, что произошло, потому-то и пришла в полицию. Но доносить на Адриана я не собиралась. Мне мягко намекнули, что если я откажусь сотрудничать, то крупных неприятностей не избежать. Полицейские будто не понимали, что этого-то я и добиваюсь. Я хотела оказаться в тюрьме. Почему они не принимают меня всерьез?

Наконец женщина, ведущая допрос, спросила: «Ты собиралась доводить начатое до конца?», и я сообразила: они считают, что ничего не было. Будто я, как Рэндал и остальные, тоже получила предложение выдавать себя за другого человека, но вовремя передумала.

Еще можно было ускользнуть. Сказать, например: «Конечно, нет». Или выдумать кого-то, сказав, что знаю только имя и что мы не успели далеко зайти. Стать, как Рэндал, еще одной жертвой Адриана Дервиша, «кровожадного хищника дебрей интернета».

Но я не стала ничего сочинять.

– Нет-нет, вы меня не так поняли, – сказала я. – Я довела дело до конца. Тесса умерла.

Это их заинтересовало.

Я пробыла в участке несколько часов. Рассказала о встрече с Адрианом и о ночных беседах с Тессой. О Джонатане и Марион и о том, как по телефону выдала себя за ее дочь с помощью программы, изменяющей голос. Как нашла Тессе квартиру и работу в Сойнтуле. О Конноре я не сказала ни слова. Мне принесли чашку чая, но я к ней не притронулась.

Теперь меня допрашивали по очереди:

– Где она? Где тело?

Я отвечала, что не знаю, но вопрос всплывал снова и снова. Они будто ждали, что я вот-вот вспомню.

И только потом, гораздо позже, меня спросили, зачем я это сделала.

– Потому что она так хотела, и потому что считаю, что это правильно.

В свою очередь, я осведомилась, как они собираются известить Марион. Женщина ответила, что это потребует «чрезвычайной деликатности». Ей сообщат лично; тогда я посоветовала полицейским, в котором часу лучше прийти, пока с Джонатаном сиделка, а также сказала, что по средам Марион уходит в клуб книголюбов. Скажите ей, убеждала их я, что ее дочь была сильная женщина, годами скрывавшая свои страдания от друзей и родных, не желая причинять им беспокойства. Скажите ей, продолжала я, что перед тем, как окончательно уйти, она была очень счастлива, пребывая в спокойной уверенности, что приняла единственно верное решение. Она находилась в здравом уме, не принимала наркотики, не употребляла алкоголь.