Как я была принцессой - Жаклин Паскарль Страница 56

Джон Удорович излагал мне свое мнение о деле и подробно расспрашивал о том, чего именно я хочу добиться для себя и детей, а я в это время внимательно разглядывала его и пыталась понять, могу ли доверять этому высокому человеку с черными усами и копной темных волос. Сначала мне показалось, что он держится чересчур холодно и, похоже, недоволен тем, что я пришла с ребенком, но потом я увидела, как смягчились его глаза, когда он рассматривал спящую в люльке Шах, и поверила, что Джон сделает для нас все, что сможет.

Адвокаты Бахрина сразу же бросились в атаку: они обвинили меня в похищении детей и заявили, что вопросы, касающиеся нашего брака, должны разбираться в Малайзии, а никак не в Австралии. Кроме того, они сообщили суду, что Аддин является возможным наследником трона в султанате Тренгану и его отсутствие в Малайзии может привести к нарушению порядка престолонаследия. Еще мне предъявили обвинение в том, что я подделала подпись Бахрина на заявлении о присвоении Аддину австралийского гражданства, которое, правда, было снято, как только поверенные мужа увидели само заявление и приложенное к нему ходатайство, написанное рукой мужа.

Мы с Бахрином сидели в разных концах зала, и я изо всех сил старалась не смотреть в его сторону и держать себя в руках даже в те моменты, когда слышала явную ложь о шансах Аддина когда-нибудь занять престол. Я физически ощущала ледяную волну ненависти, исходящую от Бахрина, и понимала, что он сдерживается только потому, что мы не одни.

Потом адвокаты мужа выложили свою козырную карту – постановление Исламского суда, вынесенное днем раньше в Тренгану. В нем ни слова не упоминалось о том, что ответчица в данное время проживает в Австралии, куда уехала с согласия и даже по желанию своего мужа. Судя по всему, Бахрин заставил судей поверить, что я нахожусь в Тренгану, но живу отдельно и отказываюсь с ним спать. В постановлении я называлась непокорной женой и мне предписывалось возобновить сожительство с мужем, не препятствовать осуществлению его супружеских прав и вместе с детьми вернуться под его кров. Фактически Бахрин добивался моей немедленной депортации из родной страны в Малайзию на том основании, что я была ему плохой женой. Кроме того, он требовал, чтобы ему сообщили наш адрес, но, к счастью, суд решил, что достаточно будет одного телефонного номера, который Бахрин и без того знал.

Кончилось все это тем, что судья, мистер Брайан Трево, объявил перерыв в заседании до следующей недели, добавив, что дело оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал сначала. Запутанные вопросы территориальной юрисдикции и престолонаследия отодвинули на второй план самый главный вопрос – имеем ли мы с детьми право на спокойную жизнь в Австралии.

Бахрин обратился к суду с просьбой предоставить ему возможность увидеться с сыном и вспомнил о дочери, только когда ему напомнил о ней судья. Было решено, что он может повидаться с детьми в воскресенье в каком-нибудь публичном месте и в присутствии судебного наблюдателя.

Выходя вместе с Лилиан и Джоном из зала суда, я едва держалась на ногах. Меня охватывала животная паника при одной мысли, что по постановлению Исламского суда меня могут заставить опять жить с Бахрином. Когда в коридоре мы проходили мимо него, у меня вдруг подкосились колени, и я смутно помню, как Лилиан прошипела мне в ухо: «Держись!»

Все последующие дни, недели и месяцы только дети и Лилиан помогали мне держаться. Каждый раз, когда я чувствовала, что у меня нет больше сил пробивать головой неприступную стену, воздвигнутую Бахрином из денег, лжи, власти и ненависти, я смотрела на счастливые лица своих детей – и силы возвращались. Каждый раз, когда мне хотелось отказаться от борьбы, забиться в угол и ничего не видеть и не слышать, Лилиан спрашивала, остались ли в силе причины, заставившие меня принять решение в ноябре 1985 года, и каждый раз я отвечала ей «да». Она все время была рядом и помогала мне бороться за мои права, иногда ценой собственного здоровья и личной жизни. Мы работали как одна команда: вместе продумывали каждое слово моих показаний, исследовали прецеденты и продирались через дебри исламских и малазийских законов.

Отражать атаки адвокатов Бахрина было непросто. Например, нам огромного труда стоило доказать, что дядя Бахрина, султан Тренгану, сам назначает исламских судей в своем штате и, следовательно, может в любой момент повлиять на принимаемые ими решения. Несколько дней я провела, разыскивая студентов-юристов из Малайзии и уговаривая их дать показания в австралийском суде. В конце концов двое молодых людей согласились письменно засвидетельствовать, что в Малайзии исламские судьи целиком и полностью зависят от султана, и, значит, я не могу рассчитывать на их беспристрастное решение, но в последний момент, уже придя в кабинет Лилиан, они оба отказались, объяснив, что не могут рисковать своей будущей карьерой и карьерами своих родных. Самые простые вопросы становились неразрешимыми, потому что нам с Лилиан всячески затрудняли получение информации, касающейся малазийского гражданского права. Я всегда буду испытывать огромную благодарность к Дженнифер Тук, австралийскому адвокату, практикующему в Сингапуре, которая, не будучи лично знакомой ни со мной, ни с Лилиан, очень помогла нам, разыскивая прецеденты и снабжая нас необходимыми фактами.

Благодаря ей я сумела доказать суду, что Аддин был примерно семидесятым в очереди на трон, да и то имел на него очень сомнительные права, потому что королевская кровь досталась ему через бабушку, которая, будучи женщиной, сама таких прав не имела.

Горько было сознавать, что Бахрину удалось полностью разрушить ту нормальную жизнь, которую я с таким трудом строила для себя и детей. В течение нескольких следующих недель мне приходилось почти каждый день появляться в суде и встречаться с юристами, а он изобретал все новые и новые способы отложить слушание по вопросу об опеке. Ночами я почти не спала, потому что только в это время могла внимательно прочитать письменные показания Бахрина, отмечая в них все противоречия и неточности, на которые надо было обратить внимание Лилиан и которые Джон мог бы использовать в своих выступлениях. Кроме того, мы с Лилиан изучали те учебники по малазийскому праву, что нам удалось с трудом раздобыть. А еще я кормила Шахиру и старалась скрыть свои страхи и неуверенность от Аддина. Мои дни были заполнены пеленками, детьми, юридическими документами и постоянным страхом, что я потеряю Аддина и Шахиру, если мои аргументы не покажутся судье убедительными.

Тогда, когда мне надо было присутствовать в суде, наш день складывался следующим образом: утром мы ехали в дом Макартуров, и я оставляла Аддина на попечении Сью. К счастью, мальчику там очень нравилось: они весь день играли с Беном – сыном Сью и Роба и ровесником Аддина. Потом в самый час пик мы с Шахирой ехали в центр, и я оставляла свою машину на платной парковке недалеко от суда. Там при помощи служащего парковки Тони, без которого я бы совсем пропала, я доставала из машины коляску, Шахиру, сумку с ее вещами, коробку с документами и портфель. Тони помогал мне спустить все это с четвертого уровня (где он предоставлял мне место со скидкой) на первый, и я отправлялась в офис к Лилиан, которая начинала работать в шесть тридцать, чтобы выкроить время на дела остальных клиентов. Там мы с ней еще раз перебирали все факты и доводы, подготовленные к сегодняшнему заседанию, я кормила Шахиру, а потом звонила Джону и предупреждала его, что мы идем в суд. Здание Семейного суда находилось в двух кварталах от офиса Лилиан, и мы шли туда пешком, толкая перед собой коляску с Шахирой и держа в руках и под мышками портфели, книги, коробки и папки с документами. Устроив дочку в детской комнате, я направлялась в зал заседаний, где Джон и Лилиан уже ждали меня. Шахира росла так же быстро, как и гора показаний, документов и постановлений, и, забегая к ней во время перерывов, я каждый раз испытывала чувство вины, оттого что не могу одним усилием воли остановить эти бумажные битвы и отдавать все свое время и силы только ей и Аддину.