1993 - Сергей Шаргунов Страница 56

– Гулена! Пришла на ночь глядя. – Лена гневно смотрела на заспанную, растиравшую лицо дочь. – Сегодня встать не может!

– Ты им всем веришь, да? – перебил Виктор. – Кому ты веришь? Ты подумай, зачем это по телевизору показывают? Чтобы дураки верили!

– А кому, усатому твоему верить? Я с военными работала. Хуже людей не бывает.

– У меня и дед, и дядя военные.

– Вот поэтому и ты такой!

– Какой?

– Сам знаешь какой…

“Сведения, полученные от Дмитрия Якубовского, требуют незамедлительного вмешательства президента…” – вещал телевизор.

– Изменяшь ты Родине, Лена, – сказал Виктор с чувством.

Таня слезла с кровати и, прижав одежду комом, поплыла по гостиной, ногой задела ножку стола, отчего он зазвякал разнокалиберными банками, выставленными для близкого сливового варенья.

– Полегче! – прикрикнула мать.

Таня стояла под душем и чистила зубы. За ночь горе не притупилось. Наоборот, вернулось с новой силой, как бы посвежевшее. Таня подставлялась под воду, полоскала рот, выплевывала на себя, на живот и на лобок белесую пену, которую тут же смывало, снова водила щеткой во рту, задавая одни и те же вопросы. Как он мог, Егор? Предатель. Чертов предатель. А Ритка… Ну чем она лучше меня? Чтоб она его СПИДом заразила!

Когда Таня вернулась из ванной, родители по-прежнему сидели перед телевизором. Кажется, их занимала только картинка, звук они заглушали своими голосами.

– А что? – возмущался Виктор. – Ему поручили разобраться, кто ворье. Он копнул немного и сразу чемоданы на них собрал! Чемоданы, Лен! Всех на чистую воду вывел. Они струхнули и давай его топить: “Сам ты вор!”

– А кто он? Недавно его мамашу показывали. В Курске на улице пивом торгует. Бабища в три обхвата. Такая, помнишь, старая липа у нас росла? Которую ты в том году спилил? Такой же толщины.

Таня вымученно хихикнула от дверей.

– Что встала? – обернулась Лена. – В магазин иди! В доме хлеба нет!

– Какого?

– Никакого. Купи батон, буханку и яиц десяток. Деньги на холодильнике. И спичек три коробка! Всё время спички куда-то деваются! Три дня назад покупала, а снова нету. Ты куришь, что ли?

– Не курю.

Выйдя на улицу, Таня заставила себя не смотреть в сторону дома Корневых, точно за ней наблюдают и ее долг пройти гордо. Однако на повороте не удержалась и, обернувшись, бросила мгновенный испытующий взгляд сквозь всю улицу: красного “опеля” не было.

Поддувал ветер, с жужжанием мелькали мухи, цеплялись комары, в небе, всё еще высоком и голубом, темнели дымные облачка и слышался беспокойный рокот.

Возле магазина лежала большая серо-желтая собака, которая дернула ушами, заворчала, подражая небу, и тут же успокоилась. На ступеньках в осколках багровела, как ковер, подсыхающая лужа то ли крови, то ли вина.

Таня бочком вошла в магазин, где возле прилавка стояли покупатели: в белом платке прямая восковая баба Настя и мордастый дядя Боря, хозяин лошади Зорьки (он часто катал детей на телеге).

– Поле-то наше продают. Под эти… ёкарный почеши… коттеджи! – рассказывал он куражливым голосом. – Племянница в поссовете секретарша, сама бумагу печатала. Со следующего, девяносто четвертого. Будут коттеджи вместо поля нашего.

– Не будет им счастья на несчастье, – сказала твердо, как прокляла, старуха.

– Времена пошли – тушите свет! Кобылу мою чуть не свистанули… Дня три назад было. Я ее привязал у ворот и дома вздремнул. Проснулся: ржет. Думал, снится. Неа: ржет. В окно смотрю: уже отвязали. Я как заору. Они побежали, двое…

– Кому-то, значит, конинки захотелось, – игриво заметила продавщица, взвешивая три сосиски старухе.

– Ты что, не знаешь, Рая, сколько лошадь стоит?

– Кто они, хоть разглядел, Борь?

– Неа, спросонья. Да чего гадать? Цыгане.

– Наши, что ли, местные?

– Или наши, или навели других каких.

– Говори, – ледяным тоном приказала продавщица Тане, на нее не глядя, словно это она конокрадка.

Таня не любила ходить в магазин из-за Раи. Продавщица почему-то обращалась с ней всегда недоброжелательно.

Покупки – в пакете; “До свидания!” (“Еще свидимся, дочка!” – отозвался дядя Боря) – вышла и едва не наступила в багровую лужу, но, вовремя остановившись, спрыгнула вбок, минуя ступеньки.

– Таня!

Из тенистой зелени с толстого бревна, облюбованного алкашней, взметнулась знакомая фигура. Собака гавкнула и вскочила. Раскатисто рыча и срываясь на гавки, она нюхала воздух между ними – застывшей Таней и приближавшейся Ритой.

Внезапный удар ветра нагнул вокруг кусты и деревья, и даже псина присела, скрипуче заскулив.

Рита подошла вплотную: лицо ее, подпухшее, было намазано ярче обычного и вдруг напомнило Тане пластмассовый цветок, который вечно стоял на подоконнике в школьном кабинете.

– Что тебе? – Таня отступила на шаг, сжав кулаки.