Настоящая любовь или Жизнь как роман - Эдуард Тополь Страница 56

Дважды в ту ночь матросы «Мытищ», рискуя жизнью, спускались в пляшущий на волнах мотобот и пытались пристать к неуправляемому югославскому судну. Обе попытки были безуспешными — штормовой ветер не давал возможности приблизиться к «Требинье» и грозил в любую минуту расплющить смельчаков о борт югославского судна. Кичин всю ночь кружил вокруг безмолвно горящего «Требинье», не понимая, почему молчит его рация и что случилось с его командой. Лишь на рассвете, когда аварийная команда под командованием его старшего помощника Мирошникова отплыла к «Требинье» в третий раз, радист принес на капитанский мостик короткую радиограмму. Капитан какого-то индонезийского судна сообщал русскому капитану, что снял команду «Требинье» за три часа до прихода «Мытищ».

Даже получив это сообщение, Кичин не остановил свою спасательную команду. Проверить, не остался ли кто-нибудь на брошенном судне, не забыли ли кого-нибудь в спешке бегства — тоже закон моря.

Но на «Требинье» не было ни одной живой души.

Мирошников сообщил Кичину по рации:

— Осмотрели все судно. Нигде ни души. Горит только один трюм. Остальные трюмы в порядке. И вообще все судно в порядке, непонятно, почему они его бросили. Прием.

— А что горит в трюме? Прием, — сказал в рацию Кичин.

— А черт его знает! К нему подойти невозможно. Палуба накалена, как жаровня. Какие указания? Прием.

— Проверь машинное отделение. Может ли пожар прожечь стенку трюма и проникнуть в машинное отделение?..

Пока Мирошников и другие спасатели выполняли его приказание, Кичин приказал радисту вызвать индонезийское судно, которое подобрало команду «Требинье». Еще через десять минут капитан «Требинье» подтвердил по рации то, что Кичин только что предположил в разговоре с Мирошниковым: стенки горящего трюма граничат с моторным отсеком. Больше того, капитан «Требинье» объяснил, почему он бросил судно, не пытаясь погасить пожар. Потому что в трюме горит не что иное, как хлопок, тонны спрессованного в тюки хлопка. Только моряки и специалисты-пожарники знают, что погасить горящий хлопок абсолютно невозможно. Хлопок, даже прессованный, содержит в себе микропузырьки воздуха, и они-то и поддерживают огонь, какими бы противопожарными средствами вы ни пользовались. Таким образом, Мирошников оказался прав, назвав этот горящий трюм «жаровней». Тонны хлопка в чреве этого трюма как бы втягивали огонь в себя, всасывали в глубь судна раскаленное тление, и весь трюм представлял собой теперь единый ком тлеющего огня, единую уголёшку. Рано или поздно жар этого огня расплавит стальную переборку трюма, и огонь, уже ничем не сдерживаемый, рванется в машинное отделение. Эта минута будет минутой гибели «Требинье»…

Утром, с появлением солнца, вся команда «Мытищ» высыпала на палубу, несмотря на жестокий шторм. Они смотрели на красивое, мощное югославское судно, кренящееся в разные стороны, как теряющий силы больной. Теплоход «Требинье» — новенький, западной постройки сухогруз, — даже брошенный командой, держался на плаву, что говорило о его желании жить, плавать! Для них, моряков, любое судно — одушевленное существо. А разве мы с вами не разговариваем порой, как будто с живым существом, со своим автомобилем, домом, катером?..

Но красавец «Требинье» был обречен на гибель — в его теле сидела раковая опухоль огня.

Я не должен рассказывать вам о том, что любой нормальный человек не может смотреть равнодушно на гибель другого живого существа. Тем более если это существо молодо, красиво…

— Бля, неужели ни хера нельзя сделать? — просто и чисто по-русски выразил общие чувства боцман Подгаец.

— Можно… — произнес капитан Кичин.

Затем он собрал в кают-компании всю свободную от вахты команду. Невысокого роста, 35-летний, круглолицый и темноволосый, он стоял перед ними и говорил напористо:

— По морским законам, если судно брошено командой, а мы нашли его и спасли — оно наше. Поэтому мы в любую минуту можем спустить на «Требинье» югославский флаг и поднять свой. Но я это сделаю только в том случае, если мы решим спасти это судно. Я говорю «мы» потому, что я не могу и не собираюсь приказывать вам идти на тот риск, который возможен, если мы решимся на это спасение…

— Короче, товарищ капитан! — сказал кто-то нетерпеливо. — Как спасти его?

— Есть только один способ. Поскольку горящий хлопок погасить невозможно, то есть, я повторяю, только один способ: не гасить этот хлопок, а выбросить его из трюма в море… — Капитан Кичин переждал недоверчивый ропот команды и продолжил: — Этот план кажется нереальным сначала, потому что вы не дослушали меня до конца. Я не предлагаю открывать этот горящий трюм здесь, посреди Индийского океана, не предлагаю никому из вас лезть в этот трюм за горящим хлопком. Я предлагаю взять это судно на буксир, оттащить его на Мадагаскар, в ближайший порт, и там с помощью портальных кранов выкинуть тюки горящего хлопка в море. Самое трудное в этом — взять «Требинье» на буксир сейчас, при шторме. И метеосводка обещает усиление ветра, а не ослабление. Поэтому давайте решать: есть добровольцы на эту работу или нет? Если нет, мы разворачиваемся и дуем во Вьетнам. Все. Я кончил.

— Допустим, мы сумеем взять его на буксир, — сказал все тот же боцман Подгаец. Как все боцманы, это был здоровенный мужик, обстоятельный и неторопливый. — И допустим, что мы его потащим на Мадагаскар через эту штормягу. Сколько нам придется его тащить?

— Двое суток. Или даже трое. Это зависит от шторма.

— Вот! — Боцман даже палец поднял наставительно. — А за трое суток огонь прожжет переборку и рванет в машинное. И вся наша работа насмарку…

— Правильно, — сказал Кичин. — Но для того чтобы этого не случилось, мы поставим в машинном мощные помпы и будем поливать переборку водой всю дорогу до порта и дальше, пока не выбросим горящий хлопок.

— Гм! — крякнул боцман. — Це дило [17]…

Он был украинец и в решительные минуты переходил на родной украинский язык.

— Так вот! — перекрывая голоса матросов, начавших обсуждать его идею, громко сказал капитан Кичин. — Перечисляю риск, который я сейчас предвижу. Первый вы знаете: при таком шторме снова подойти к «Требинье», взять его на буксир…

— Та це мы зробым!.. [18]— сказал боцман.

— Второе: аварийной команде придется два, три или даже четыре дня жить на горящем судне. Никто не может гарантировать, что в такой шторм не случится чтонибудь неожиданное…

— Но вы же нас не бросите, — усмехнулся штурман Гришин, словно вопрос о том, что он включен в команду добровольцев, уже решен.

— Нет, мы вас не бросим, — улыбнулся и капитан Кичин. — Мы будем рядом…

— Лады! — поднялся боцман и развернул свою широкую боцманскую грудь так, что бицепсы мускулатуры выступили сквозь полосатую тельняшку. — Пока мы будем лясы точить, там переборку может прожечь. Кто со мной идет в аварийную команду?