Воздух, которым ты дышишь - Франсиш Ди Понтиш Пиблз Страница 56

– В «Урке» есть уборная. Необязательно наряжаться ради поездки на такси.

– Отвяжись! – прокричала в ответ Граса.

В ее голосе звенело отчаяние, это была мольба. Мы с Винисиусом переглянулись.

– Открой дверь, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ласково.

– Не могу. – Граса икнула, всхлипнула. Полилась вода.

– Граса?

– Господи! Хоть бы сдохнуть!

Сердце у меня забухало громче барабана. Мне вспомнились Риашу-Доси, река, Граса в материнском пальто, карманы оттянуты булыжниками.

– А ну открой! – заорала я.

Щелкнул замок. Граса сидела голая на крышке унитаза – лицо полосатое от слез, глаза опухшие. Кожа на лбу, где начинались волосы, выглядела так, будто Граса скребла ее теркой. А вместо мягких локонов топорщились короткие платиново-белые лохмы, похожие на собачью шерсть.

– Ты что с собой сделала? – охнула я.

Следом за мной втиснулся Винисиус.

– Черт, – буркнул он.

Я схватила полотенце, чтобы прикрыть наготу Грасы, хотя ей, кажется, было все равно. Граса подавилась рыданиями и уставилась в потолок.

– Я хотела быть не как все! Хотела как у Греты Гарбо! Думала устроить сюрприз.

Я оперлась на раковину, боясь, что меня вырвет. До начала концерта в «Урке» оставалось полтора часа.

Ужасно медленно и осторожно, держа ее как манекен, руки-ноги которого могут отвалиться и сломаться, мы с Винисиусом перенесли Грасу на кровать и замотали в халат. А потом я велела Винисиусу позвонить единственному человеку, который мог нас спасти.

Анаис примчалась через десять минут. Увидев Грасу, наша учительница покачала головой. Граса попыталась почесать кожу на голове, но Анаис шлепнула ее по руке:

– Не вздумай раскровить!

– Чешется ужас как! – проскулила Граса. – Я ее десять раз мыла!

Анаис достала из сумочки густую мазь с алоэ и принялась втирать ее Грасе в голову. Захватывая пряди светлых волос, Анаис обнажала кожу и накладывала мазь. Закончив, Анаис натянула Грасе на голову шапочку для душа и объявила нам с Винисиусом:

– Укладывать такие волосы нельзя, они просто выпадут. Сожжены до хруста, кожа на голове – тоже. – Анаис повернулась к Грасе: – Волосы вроде твоих надо осветлять в три-четыре приема! Сколько перекиси ты на себя вылила?

Граса снова повалилась на кровать и закрыла лицо руками.

– Придется отменить выступление, – сказала Анаис.

– Это невозможно, – ответил Винисиус. – Ребята уже уехали в «Урку». Не хочу их бросать.

Граса, лежа на кровати, засмеялась, смех прозвучал гнусавой одышкой со всхрапами.

– Только о ребятах и заботишься!

– Они все не должны расплачиваться за твою дурость, – огрызнулся Винисиус.

– Не называй ее дурой! – Мой голос заметался по всей комнате.

Граса улыбнулась.

– Нельзя отменять выступление, – объяснила я Анаис. – Если мы не явимся на концерт, нас больше никуда не пригласят.

– Да это и неважно, потому что Люцифер перережет нам глотки, – прибавил Винисиус.

– Тогда найдите другую певицу.

Граса села.

– Но нашу программу никто не знает, – объяснила я. – Мы готовили новую песню.

– Ты ее знаешь, – сказал Винисиус.

Ладони мои буквально вздулись от крови, в пальцах запульсировало, словно в каждом было по сердцу. Я дернула головой в сторону Анаис.

– Она говорит – мне не место на сцене. Говорит, у меня голос не для большого зала.

– Вот и докажи, что я не права, – сказала Анаис.

Граса рывком поднялась с кровати.

– Да, я лысая, как попа младенца. И наплевать. Петь сегодня буду я.

– Я знал, что тебя это приведет в чувство, – развеселился Винисиус.

– Значит, ты просто пошутил? – спросила я.

– Я хотел помочь. Подумал… – Веселость сошла с лица Винисиуса.

Просто шутка. Он совершенно не имел в виду, что я действительно выйду на сцену вместе с ним и ребятами. Меня так и перекосило от злости и обиды. Кулаки сжались сами собой. Я снова оказалась в Риашу-Доси: завод, урожай собран, жар пышет в лицо, пенится в котлах жидкий сахар, он вот-вот перельется и покалечит всех, кто окажется рядом. Граса наверняка тоже помнит.

Она отпихнула Винисиуса и встала рядом со мной, от нее пахло перекисью и алоэ. Медленно, словно боясь, что я стану сопротивляться, Граса обхватила мои кулаки своими маленькими ладонями. Потом придвинулась вплотную, ее лицо почти коснулось моего, и мне почудилось, что мы снова лежим в кровати, делясь секретами.

– Ну же, Дор, – прошептала она. – Посмотри на меня. Вот так. Не злись на него, это я во всем виновата. Я и правда устроила черт знает что. Но ты же знаешь, как мне хочется туда, на шикарную сцену. Ты единственная это знаешь. Одна из нас должна выйти и петь. А я не хочу быть посмешищем. Не хочу, чтобы люди надо мной потешались. Ты нужна мне.

Я сделала очень глубокий вдох – как учила Анаис. Почувствовала тепло Грасы, ее губы, ее дыхание – наше общее дыхание.

Ты нужна мне.

Вот оно, предел самых смелых мечтаний: я стала необходимой, как язычок в замке, как винтик в роскошной машине.

– Может, шляпу? – спросила я Анаис. – Самую большую, самую эффектную?

Анаис покачала головой:

– На сцену не выходят в шляпе, это неуважение к публике. К тому же никакая шляпа не закроет всю голову. Только шапочка для душа. Или тюрбан. Но тюрбаны – удел байянас.

Граса на миг встретилась со мной глазами. Это было как телепатия – проживешь с человеком лет десять и уже понимаешь его без слов. Мы подумали о карнавале. О Тетушке Сиате. О доках Салвадора. Как великолепны были байянас. Как величественны.

Безумная мысль. Но что нам еще оставалось?

Для торжественного открытия «Урки» Жоаким Ролла нанял целую флотилию водных такси – доставить в казино туристов с двадцати круизных теплоходов. Светловолосые загорелые мужчины и женщины толпились во внутреннем дворе, который был вдвое больше, чем завод в Риашу-Доси. Кусты, усыпанные белыми цветами и подстриженные в виде кубов, походили на гигантский рафинад. В конце дорожки, ведущей через двор, высились массивные каменные колонны – вход.

Вместо обычного бархатного занавеса на сцене сверкал водопад из тысячи круглых зеркалец, каждое размером с монету; он не вполне скрывал стоящего за занавесом артиста. Туристы теснились за столиками похуже. Лучшие столики, поближе к сцене, занимали богатые и могущественные горожане, Ролла обещал «Майринку» их присутствие, и они пришли из любопытства – взглянуть, что за безвкусный кошмар выстроил на деньги сомнительного происхождения друг президента Жеже, о котором ходило столько слухов. Ролла надеялся – как и мы – превратить любопытство столичной элиты в благосклонность, а то и восхищение.