Bella Германия - Даниэль Шпек Страница 56

– Porca Madonna! – запричитал вернувшийся Джованни. – Тебе больно?

Я потрогала локоть – тоже ссадина. Только сейчас до меня дошло, чего я лишилась. В сумочке были не только деньги и паспорт, но и письмо Винсента!

Меня будто раздели донага.

– Проклятье…

– Benvenuta in Italia! ^[86] – Джованни криво усмехнулся и помог мне подняться. – Все окей?

– Да.

Но ничего не было окей. Мне захотелось уехать домой ближайшим поездом.

Заявиться в таком виде к отцу казалось невозможным. И дело было не в порванных джинсах, просто теперь мне было нечего ему предъявить. Без письма я просто не чувствовала за собой права на эту встречу, как бы абсурдно это ни звучало. Без него я была никто. И, как всегда, проклинала собственную наивность.

– Это была глупая затея, Джованни. Я возвращаюсь.

– Нет-нет… – запротестовал он. – Рука болит?

– Нет, все в порядке.

Я развернулась к вокзалу, но Джованни остановил меня:

– Джулия! Прошу тебя, не делай глупостей.

– В сумке было письмо!

Он пожал плечами:

– Так что с того? Ему не нужно письмо, это совершенно неважно. Что действительно важно, так это ты. И если ты сейчас убежишь, будешь раскаиваться всю жизнь.

Я покачала головой.

Джованни по-отечески взял меня под руку. И тут меня накрыла такая волна отчаяния и боли, что слезы сами собой хлынули из глаз. Джованни обнял меня, и рубашка его тут же намокла.

– С чем я теперь к нему заявлюсь? – всхлипывала я.

Его круглые глаза излучали сочувствие.

– Ты ведь у меня смелая, да?

Дорога до дома Винченцо заняла вечность. Автобус трясло по узким улочкам, мимо прокопченных выхлопными газами palazzi. Я смотрела сквозь грязное стекло, постепенно собираясь с мыслями.

За окном уличные торговцы предлагали дешевое постельное белье, и ветер, словно паруса, раздувал развешанные простыни. Стильные женщины в деловых костюмах пробирались на «веспах» через бесконечные пробки мимо испещренных траурными рамками стен – с указанием дат рождения и смерти и имени погибшего. В просвете переулка блеснула лазурная гладь моря. Это был его город.

Невольно взгляд цеплялся за каждого мужчину, чей возраст приближался к шестидесяти. Он, наверное, совсем седой, а то и вовсе лысый. Остался ли он таким же худощавым, как на старом фото, или расплылся, как тот тип на «веспе» с прижатым к уху мобильником? Как сложилась его жизнь? Счастлив ли он в браке или со злостью вспоминает прошлое? Напомню ли я ему мать, и если да, насколько приятными будут эти воспоминания? Как мне называть его, на каком языке с ним говорить?..

– Он вообще когда-нибудь спрашивал про меня?

Джованни чувствовал мою нервозность.

– Он любит тебя. Ты была его семьей.

– Почему же он меня бросил?

Джованни лишь многозначительно шевельнул бровями.

Многоквартирный дом Винченцо стоял в темной узкой улочке неподалеку от гавани. Дом был старый и, похоже, лучшие времена пережил еще в позапрошлом веке. Некогда роскошный фасад потемнел от копоти и грязи, охряная краска облупилась. Над дверью нависал разноцветный клубок спутанных проводов.

Джованни нажал на кнопку звонка рядом с табличкой, на которой от руки было написано: «Чифарелли». Не Маркони. Мы переглянулись.

– Чифарелли? Разве не так звали твоего богатого дядю из Палермо?

– Ну… не то чтобы дядю, дальнего родственника.

– Фамилия той девушки, которая на свадьбе…

– Pronto? ^[87] – спросил голос в динамике, женский, хрипловато-чувственный.

Я представила себе постаревшую Брижит Бардо.

– Pronto, Carmela? Sono io, Giovanni!

– Giovanni? Ma che fai qui?

– Vincenzo c’è? ^[88]

В домофоне зажужжало.

– Кто это? – спросила я.

Джованни пожал плечами и толкнул тяжелую дверь.

В подъезде пахло сыростью и плесенью. Но дом вдруг предстал во всем величии своего поблекшего благородства. Сквозь мутные оконные стекла пробивался золотистый свет. Мы поднялись по витой лестнице с коваными перилами, местами подпорченными временем или местными вандалами, но все еще прекрасными. У меня слегка кружилась голова, сказывались усталость и голод.

– Послушай, – Джованни обернулся ко мне с заговорщицким видом, – скажем его жене, что ты моя подруга, ладно?

– Зачем?

– Не будем нагнетать обстановку, ситуация и без того щекотливая.

Я остановилась:

– Нет, Джованни.

Даже ради него я не стану лгать, Джованни должен усвоить это раз и навсегда. Да и кто меня подбил на эту авантюру?

Я двинулась дальше по лестнице, Джованни растерянно остался внизу, осознавая, что уговаривать меня бесполезно. Сердце трепыхалось уже где-то в горле, но я была настроена пройти этот путь до конца.

Уже на самом верху Джованни догнал меня и, задыхаясь, схватил за плечо. Я оглянулась. По-моему, его тоже подташнивало от страха. Тяжелая зеленая дверь была приоткрыта. Я поправила прическу – точнее, то, что оставалось от нее после ночи в поезде. Джованни постучал, и дверь распахнулась.

Женщине было около пятидесяти, возможно, под шестьдесят, – поблекшая красавица с насмешливыми складками в уголках полных губ. Зеленый шелковый халат смотрелся одновременно изысканно и буднично. Темные волосы отливали рыжиной, зеленые глаза так и искрились чувственностью. Ногти покрыты свежим лаком. Женщина пахла «Шанелью» и ментолом.

– Giovanni, che fai qui? – повторила она, покосившись в мою сторону.

– Bella come sempre ^[89].

Джованни обнял и поцеловал ее. Женщина рассмеялась, высвободилась и посмотрела на меня:

– Buongiorno.

Это прозвучало как вопрос.

– Buongiorno, – ответила я.

Джованни объяснил, что я немка и не говорю по-итальянски. Потом несколько неловко представил нас друг другу:

– Джулия… Кармела.

Она с улыбкой протянула мне руку. Прекрасная островитянка, очаровавшая молодого Винченцо, женщина его жизни, до моей матери. И после тоже.