Я сижу на берегу - Рубен Давид Гонсалес Гальего Страница 56

Утро. Все как всегда. Как много раз до этого. Накануне вечером Миша попросил оставить его одного. Как всегда. Каждые три месяца Миша просит оставить его одного в комнате. Пять пластиковых стаканчиков, в каждом стаканчике по пятьдесят грамм водки. С большим трудом Миша может поднять стаканчик ко рту, но я не понимаю, зачем ему надо именно пять стаканчиков. Я мог бы влить ему всю водку сразу. Куски копченой колбасы, хлеб, соленые огурцы. «Оставь меня одного», – говорит Миша, и я оставляю его одного. Просьбы Миши не обсуждаются. Он приучил меня к этому. Миша старался. Все три года он просил нянечек не будить его пьяного по утрам, нянечки привыкли. Три года они, учуяв запах спиртного, весело смеялись, переворачивали Мишу на другой бок, меняли простыни. Три года я решал поспать подольше в такой день, когда не надо делать чай с утра и двигать Мише ноги. Три года Миша строил комбинацию, в которой все окружающие люди были всего лишь шахматными фигурками, и я, Рубен, самой глупой, самой бесполезной пешкой.

Как всегда. Нянечки весело переворачивают Мишу. Почему–то к пьяному Мише у них отношение несколько иное, чем к трезвому. Пьяного Мишу они берут аккуратно, боясь потревожить его сон. Пьяному Мише они меняют мокрые простыни, ведь он приучил их, что только трезвый он может контролировать мочевой пузырь. Пьяному Мише они поудобнее подкладывают подушку под голову, накрывают его до самых глаз одеялом. Над пьяным Мишей они смеются, пьяный Миша их забавляет.

Как всегда. Я просыпаюсь поздно. Перелезаю с кровати на коляску, закрываю дверь в нашу комнату. Подъезжаю к Мише.

– Чай пить будешь?

Глупый вопрос, но за три года я приучил Мишу, что Рубен может задавать глупые вопросы. Конечно, Миша будет пить чай, конечно, он хочет чаю. Но Миша молчит. Миша спит и не реагирует на мои слова.

Я наклоняюсь, отодвигаю край одеяла от Мишиного лица. Миша спит. Он спит и глубоко дышит. Странно. Я давно не видел, чтобы Миша так хорошо спал. Наверное, сегодня у него ничего не болит. Может быть, именно сегодня ему немного лучше.

– Миша, – зову я его. Миша не реагирует на мои слова.

Я отгибаю веко его левого глаза. Кладу руку Мише на шею, считаю пульс. Я считаю пульс снова и снова. Все. Это все.

Три года Миша морочил голову всем нам. Три года он приучал нянечек не будить его по утрам после пьянок. Три года он собирал таблетки. Три года играл свою последнюю шахматную партию.

Я улыбаюсь. Я сижу в коляске и глупо улыбаюсь в воздух. Лучше всего было бы задушить его прямо сейчас. Но я не смогу этого сделать физически. Можно позвать врача. Врач прибежит, медсестры начнут реанимационные процедуры. У них, конечно, ничего не выйдет, но шанс есть. Всегда есть маленький шанс на победу в цейтноте. Миша все рассчитал. Он рассчитал, что я буду долго спать, он был уверен, что я сделаю все, чтобы врачи пришли как можно позже.

ты дурак, Рубен… когда я умру…

я

все время буду умнее тебя…

Он говорил, а я не слушал. Теперь поздно. Я еще раз измеряю Мишин пульс. Миша оказался прав. Его набор таблеток подействовал. Я открываю нижний ящик Мишиной тумбочки. Пусто. Нет никаких таблеток, даже слабительного. Он должен был оставить мне письмо, хоть маленькую записочку, я знаю. Надо только хорошо поискать. Я перебираю новогодние открытки. У Миши четыреста пятьдесят две новогодние открытки. Открываю конверт с той, первой открыткой с Дедом Морозом. Я так и думал. Упаковки от таблеток уютно лежат рядом с Дедом Морозом. Я смотрю на открытку. Дед Мороз едет по снегу на санях. Дед Мороз на открытке улыбается. Улыбаются и лошади, запряженные в сани. Странный набор таблеток. Снотворные, успокоительные, обезболивающие и мочегонное. Мочегонное я не предусмотрел. Миша прав. Я запомню соотношение количества таблеток на всю жизнь. Я запомню на всю жизнь все, что Миша когда–нибудь мне говорил. То, что я не запомню сразу, будет всплывать в моей памяти потом кусками, по ночам. Я прячу конверт вместе с Дедом Морозом в штаны. Надо будет незаметно выкинуть его в мусорницу.

Подъезжаю к своему столу. Выдвигаю единственный ящик. В левом углу, рядом с шахматной коробкой шесть упаковок индийского слабительного. Еще вчера этих коробок там не было. Когда он успел? Вынимаю из коробки белого шахматного короля. Подъезжаю к Мише. Пытаюсь вложить короля в Мишину руку. Детская рука Миши не сжимается в кулак. Миша спит и не хочет сжимать в руке ничего, даже шахматную фигурку. Все бессмысленно. Да и зачем мне шахматный комплект без короля? Это нерационально. Я возвращаю короля в коробку.

Я пишу контрольную работу по английскому языку. Я изучаю сослагательное наклонение. Я пишу, а Миша спит. Нам хорошо вдвоем. Мне хорошо, потому что я рад за Мишу. Он выиграл. Он выиграл у меня в шахматы. Если бы. Если бы я знал заранее, я бы остался рядом с ним. Я бы пил вместе с ним таблетки. Но сейчас уже поздно. В шахматах не бывает сослагательного наклонения. Флажок упал. Партия.