Лежу на полу, вся в крови - Йенни Йегерфельд Страница 55

Папа развел руками.

— Ну, в общем, не знаю. Мне казалось, будет лучше, если ты станешь жить у меня, но… с другой стороны, у тебя было на нее право, она, в конце концов, твоя мать. И мне казалось, что с годами все стало гораздо лучше. Когда ты подросла. И потом, нельзя не признать — кое-что ей удавалось отлично. В определенных ситуациях она проявляла просто сказочное терпение. Знаешь, когда ты была в почемучном возрасте, года в четыре, может, в пять, когда дети постоянно спрашивают абсолютно обо всем… Ты, честно говоря, была совершенно невыносима. Доставала нас страшно.

Папа улыбнулся и посмотрел на меня ласково. Я чувствовала его взгляд на своей щеке.

Патрисия Аркетт за это время успела смастерить огнемет из флакона лака для волос и зажигалки, и лицо Джеймса Гандольфини оказалось объятым пламенем.

— Ты задавала по тысяче вопросов в день, меня это с ума сводило. Мы шутили, что ты унаследовала это от меня, пытливого журналиста. Ну так вот, тут Яна была неподражаема! Когда я отвозил тебя к ней на выходные, и ты заводила свою пластинку с вопросами… Она отвечала на все до единого. Ни одного не пропуская! Она отвечала на каждый вопрос, который ты задавала. А если вдруг не знала ответа, она искала в справочниках или в Интернете, или звонила на университетскую кафедру. Я особенно хорошо помню такой случай: ты целую неделю мучила меня каким-то вопросом о космосе, о звездах, не помню уже точно, о чем именно, — он засмеялся. — Ну, без разницы. Так вот, я вез тебя в Норрчёпинг на машине, и ты каждые сто метров спрашивала «Почему?», и я уже не в состоянии был отвечать, никак, я больше не мог! Я только сделал музыку погромче. Но как только мы приехали к Яне, она тут же позвонила в астрономическую обсерваторию или, может, в институт метеорологии, не помню. И ты сидела у нее на коленях, совсем малютка, и была счастлива!

Я улыбнулась, потому что тоже вспомнила этот случай. Не сам вопрос — хотя он наверняка был о космосе, — но то, что я тогда испытывала. Ее неделимое внимание. Какой важной оно заставило меня себя почувствовать. Какой значимой. Я почувствовала, что скучаю, потому что в этом ведь она не изменилась.

Мы немного помолчали, глядя на перестрелку в телевизоре. Кристиан Слейтер в гавайской рубашке с красными узорами уклонялся от выстрелов.

— Но, — продолжил папа, — с другой стороны, было столько всего, что не получалось, не складывалось. Иногда мне казалось, что в этой семье в принципе невозможна спонтанность — все обязательно должно планироваться, обсуждаться, разбираться по косточкам. А ее потребность все контролировать! Меня это сводило с ума! Именно это стало последней каплей. Именно поэтому мы развелись. Я просто больше не мог, — он вдруг спохватился и с раскаянием покосился на меня. — Об этом я, наверное, не должен был с тобой говорить.

— Наверное, не должен, — согласилась я.

Патрисия сказала в телевизоре:

— Amid the chaos of that day, when all I could hear was the thunder of gunshots, and all I could smell was the violence in the air, I look back and am amazed that my thoughts were so clear and true, that three words went through my mind endlessly, repeating themselves like a broken record: you’re so cool, you’re so cool, you’re so cool ^[37].

Патрисия чем-то напоминала Дебби, которую звали Сара, ее голос придал мне смелости, и в сердце моем начала подниматься ярость.

— Вообще… я считаю, что ты должен был об этом рассказать.

Я еще крепче сжала пульт от телевизора, как будто он был чем-то важен, как будто я действительно могла с его помощью чем-то управлять.

— Рассказать? В смысле? О чем?

Папа повернулся ко мне, и я посмотрела ему в глаза, золотисто-карие глаза, которые я не унаследовала. Заметила, как завиваются его волосы, падая на лоб.

— О той беседе. Чем бы она ни закончилась, я имела право знать — даже если бы в итоге ей не поставили никакого диагноза. Я все-таки ее ребенок! Я — ваш ребенок!

Он долго смотрел на меня, не моргая.

— Наверное, ты права.

— Думаешь, я не заметила, что она… не такая, как все?

— Да нет, конечно…

— Ну, то есть я не совсем понимаю, от чего именно вы собирались меня оградить? Она же в любом случае такая, какая есть! С диагнозом или без.

— Ну да. Да. Ты права, наверное. Я… пожалуй, мы должны были тебе рассказать. Наверное, ты права.

— Да уж поверь мне, я права.

Мы посидели молча и наконец он сказал:

— Угу. Ты права.

Fucking deadly ^[38]

Приближался конец учебного года. Шли последние лихорадочные деньки моего первого года в гимназии. Ну да ладно, торжественности в окончании учебы было не больше, чем в ковырянии в носу.

Папа долго настаивал на том, чтобы я позволила ему прийти на заключительную церемонию в церкви, но мне казалось, что это лишнее. Это же не выпускной, в самом деле. В конце концов он дал себя уговорить, но только в обмен на то, что я согласилась на покупку новой одежды. И хотя я совершенно не считала, что мне нужна новая одежда (ну правда, чем старая-то плоха?), однако в этот раз относительно быстро сдалась и уступила. Я просто ненавижу, когда люди делают вид, будто одежда чудовищно важна и играет решающую роль в самовыражении личности. Одежда. Это всего лишь ткань, в которую мы заматываемся, чтобы покрыть половые органы и не замерзнуть. Ладно, ладно, кого я пытаюсь обмануть. Конечно, мне не все равно. Я никогда не натяну на себя первые попавшиеся шмотки. И для новой романтики одежда имела большое значение. Но я отказываюсь впадать в зависимость от одежды, как многие из моего испорченного фэшн-блогами поколения, и мне никогда не пришло бы в голову напялить на себя балетки, капри или еще какое-нибудь посмешище просто потому, что это сейчас в моде.

Я пошутила, что собираюсь надеть футболку Вальтера — а что, она белая, и надпись красноречивая, — однако папе это не показалось смешным, то есть абсолютно.

— Если ты явишься в этой футболке, да еще и со всеми твоими дикими шрамами и концлагерной прической, на меня настучат в соцслужбу еще до конца церемонии.

Эта оценка моей прически, конечно, не особо меня порадовала, но лучше уж так, чем «ты выглядишь как нацист». Из одной крайности в другую.

В итоге вышло и по-папиному, и по-моему: на мне была новая старая одежда. Я купила простое приталенное белое платье в огромных красных розах в секонд-хенде на Хорнсгатан. К нему я собиралась надеть белые перчатки и тяжелые черные ботинки. Я даже послала Саре ммс-ку со своей фотографией в полном облачении, и она мгновенно восторженно ответила: «Котик! You look fucking deadly! ^[39]», — что меня порадовало, потому что я, конечно, предпочитаю быть смертоносной, а не восставшей из мертвых.