Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной - Ольга Арефьева Страница 55

«Мотивы моих поступков настолько сложны, что со стороны мои действия выглядят безумными.

Я нахожусь здесь, чтобы изучать людей. Мне надо выглядеть соответствующей ожиданиям. Очень многое зависит от того, как что называется. Текст — это такие волокна, которые сплетаются в ткань мира. Если текст достаточно плотный, его можно резать на части, изготавливать из него вкусные блюда и одежды. Но достаточно ли он плотен, чтобы оттолкнуться от него вверх? Я лечу, но у меня мало опыта. Трудно держать нужную высоту и не сваливаться в кусты обычных слов. Мягкий знак — это же можно запутаться, когда и куда, вперед или внутрь? Несколько моих органов являются лишними. Предвидение, самостийность, умение улыбаться прошлому и восхищение горчицей. Иногда хочется быть просто человеком, с обычными радостями. Я сожалею, что не могу объяснить это не только всем, но хотя бы какой-то одной родственной душе. Увы, не существует того, кто умел бы меня понимать. Мне стало не с кем поделиться своей жизнью. Я все более сдержанно мечтаю. Когда узнаешь, о чем на самом деле надо было мечтать, бывает уже поздно: выполнено слишком много ненужных желаний». Так думала я, а не она.

А Ефросинья сидела в тени Большого Дерева и чувствовала себя в начале мира.

Дерево называлось Дуб мудрости.

Изменения

— Человек, который не изменяется, неинтересен мне, — сказала Ефросинья и изменилась.

Они гуляли с кем-то вдвоем по берегу моря, собирали камешки и палочки, забрасывали медуз обратно в воду и играли со своими тенями. Вечером они сели играть в карты на любовь. Тот, кто выиграл, не любил бы другого, проигравший любил бы безответно. Они не смотрели в карты, потому что знали их на вес. Они смотрели то в глаза друг другу, то на часы, потому что их могли застать. Карты закончились раньше, чем жизнь. Проиграла она и сначала ничего не почувствовала. Потом проиграл он и тоже ничего не почувствовал.

Они пошли по берегу и нашли чемодан с Тьмой вещей и коробочку с любовью. Она взяла чемодан, совсем легкий, он — коробочку с любовью, очень тяжелую. Они разошлись по разным сторонам тени Большого Дерева. Она залезла на тень, а он под тень.

Тьма вещей

Ефросинья открыла чемодан, и из него высыпалась Тьма вещей. Стало темно и тесно. Вещи были ценные и красивые, неценные и некрасивые, имеющие смысл и не имеющие смысла. Ефросинья захотела скорей уйти от этой кучи, но заинтересовалась одной красивой штучкой. Она начала примеривать ее на себя, заглядывая в тут же подвернувшееся под руку зеркало. Потом решила подобрать еще что-нибудь, еще — и сама не заметила, как осталась среди Тьмы вещей, забыв, куда собиралась идти и зачем. Ее левый глаз сиял как Луна, а правый как Солнце. Рот открылся от жадности, она перебирала вещи и откладывала самые лучшие. В конце концов, она набрала их столько, что еле смогла поднять, и с трудом пошла по берегу, волоча охапку за собой. Еще недавно она гуляла совершенно свободная и счастливая — и вот теперь задыхалась и обливалась потом, тихо ругалась в зубы и вскрикивала, как от боли, когда какая-то вещь падала или ломалась. Время, которое легко шло во все стороны, стало линейным и очень длинным.

Сколько прошло? Час? Жизнь? Это было уже не вспомнить.

Коробочка с любовью

Он решился и вскрыл коробочку с любовью. Любовь тихо выплыла и набросилась на него.

Так он узнал, что его зовут Антроп, что у него три матери и в три раза больше проблем из-за этого.

Он втянул глаза и больше ничего не сделал. Остальное делала любовь. Она ела его стройные кости и просоленные кровью мышцы. Она пузырилась в его умных пальцах и плакала в голодном ухе. Она проглотила его много раз, а он всё сидел и сидел, не шелохнувшись. Часы не указывали ни на что кроме самих себя. Он переоделся в дерево и спрятался в лесу.

Дерево

Он был дендросексуалом. Если он хотел, чтобы в поле был лучше урожай, а в лесу выше деревья, то выходил один ночью и занимался любовью сам с собой, с землей и небом. Растения вокруг тоже возбуждались, и зелень начинала лезть из земли с удвоенной силой. Нужно было делать это на растущей луне, когда она способствует доброму семени, а не сорняку.

Из ствола вышел человек, весь покрытый корой, и стал его учить, как становиться деревом. Надо было поднять руки и растопырить пальцы как ветки, потом прислониться к стволу и исчезнуть в нем. Человек несколько раз входил и выходил, чтобы показать, как это делается. Антроп попробовал и увидел, что получается. Пришла Ефросинья и стала звать его, но он стоял деревом и не отвечал, а она бегала мимо, не находя его. Ефросинья вспомнила, как становиться деревянной. Надо было постучать костяшками по стволу или столешнице и спеть мантру: майна вира, майна вира, вира вира, майна майна.

Она стала деревом и увидела Антропа со стоящим в виде сучка членом. Ей стало смешно, и она запомнила это, повесив воспоминание на внутренней стенке глаза.

Диск кончился. Титры гласили: «Не спать!»

Белковый ангел стоял между миром и чем-то вблизи. В его лице колебался намек на спасибо. Он засмеялся без улыбки и стер все с экрана.

Антроп

Антроп спал на полу в квартире своих друзей в Питере.

Ему приснилась собака, которая сосала его грудь. По правилам этого сна надо было съесть рыбу, чтобы появилось молоко и чтобы собака не умерла с голоду. Он поднес рыбу ко рту, но передумал и отдал рыбу сразу собаке. Она не знала, как ее есть, поэтому развязала пупок, как постромки рюкзачка, положила туда рыбу и вновь завязала. Проснувшись, он понял, что сон говорил о его жене, что она беременна. Проснувшись из этого сна, он понял, что жены у него нет, собака — он сам, а рыба — эмбрион в его чреве. Проснувшись еще и из этого сна, Ефросинья поняла, что ей приснилось, что она беременный мужчина по имени Антроп, а эмбриону внутри взяться абсолютно неоткуда. Она была одинока, и единственное, что в ее жизни могло соответствовать сну о ребенке, была книга, которую она должна написать. Она съела кусок воздуха, и достала из-за шкафа тетрадь и села читать под иконой «Богородица в профиль».

Бытописания некоего Иеронима Инфаркта

Наступая на свои следы, потерял подошвы.

Успокаивал друзей поглаживанием.

Стриг газон эпилятором, на трусах шепелявил.

Одиноко пел хором.

Считал что душ — это душа мужского пола.

Мускулисто хихикал.

Скатал скрипача в рулон.

Стирал подследники любимой.

Искал смысл за памятником.

Простуженно улыбался.

Был покорен улыбкой президента.

Жил в ритме телевизора.

Страдал низостью роста.

Был одинок как стадо.

Обнародовал шкаф.