Искушение - Виктор Ремизов Страница 55

– Привез, спасибо, но больше не надо, мне их ставить некуда.

– А мне так понравилось покупать книжки! Забытое удовольствие, я и не знал, сейчас любые старые издания можно купить. Их раньше не достать было! Я, кстати, читать снова начал! Ты меня хвалишь?!

– И что читаешь?

– Та-ак… Рассказы Шукшина, – он загнул палец.

– Да-да, я тоже очень люблю…

– «Архипелаг Гулаг» начал. Я его в самиздате на фотобумаге еще читал, а тут книга. – Андрей глядел на высокие стопки, сложенные на подоконнике и на полу у стены. – Давай все-таки снимем вторую комнату, она же свободна!

– Все, я уже просила, мне ужасно неудобно, и книги, и все это… Я себя плохо начинаю чувствовать, Андрей, я не понимаю…

– Ну ладно, ладно, это уж мне расслоение общества, – пробасил шутливо. – Все! По пути в аэропорт заехал, попрощаться.

Он обнял ее и вошел в лифт.

Катя постояла у открытой двери, слушая, как Андрей спускается и как выходит внизу из лифта. Она была бесконечно благодарна ему за то, о чем он даже не догадывался. Просто за то, что он, такой сильный, был рядом. Теперь, когда она нечаянно вспоминала о Настином дне рождения, она всегда странным образом оказывалась там вместе с Андреем и ничего не происходило. Совсем ничего! Все эти страшные толстые и крутые мужики сдувались в ее воображении и бесследно исчезали из памяти.

Дорогие же вещи и продукты смущали как следует. Она выросла в других условиях и отлично без всего этого обошлась бы. Но дело было даже не в этом – ее семья по-настоящему нуждалась, и килограммовая банка черной икры или дорогой музыкальный центр – это были не копейки, как смеялся Андрей! Хотелось завернуть это все, отнести в магазин и попросить взамен так нужные деньги. И тут же стыд охватывал от этих невольных, но настойчивых мыслей, она ненавидела себя, ей казалось, что лезет в карман Андрея.

Она просила его не делать ничего такого, Андрей искренне не понимал, смеялся, обнимал и дружески тискал ее, и видно было, что ему все это доставляет радость. «Катя, я похож на человека, у которого две жизни? Не переживай, у меня полно денег! Вот такая гора!»

Леша иногда звонил из Лондона, но чаще писал длинные эсэмэски, напоминал про компьютер. Катя опять обещала, но денег не было. Все, что получила, она отправила домой. Говорить об этом Алексею было неудобно, и он окончательно обиделся. На третьей неделе их разлуки написал сумбурное письмо, где просил сказать прямо, если у нее нет на него времени, а не морочить ему мозги. Письмо было обидное, возможно, и пьяное, и странным образом прозорливо и грубо намекало на Андрея. Катя решила, что с ближайших денег обязательно купит, писать об этом не стала. Когда она вспоминала об Алексее, перед ней возникали его прекрасные, телячье-наивные глаза и у нее сами собой начинали течь слезы.

Она очень переживала. Он кинулся ее защищать, из-за нее его зверски избили… славный и честный Лешка удалялся от нее. И это тоже из-за Андрея. Она рассеянно пыталась думать об этом, сравнивала их невольно, Андрей был мужественнее, ярче, яснее. Лешка в сравнении с ним был совсем еще не мужчина, милый, не очень самостоятельный и наивный в своих поисках. Рядом с Андреем было надежно, а к Лешке хотелось прижаться… просто прижаться и обнять, как она когда-то обнимала Федора.

После долгой болезни мир заново открывается: все остро, трепетно и страшновато, что тебя забыли и не узнают. Катя шла на работу. Снег пушисто лежал на тротуарах, машинах и деревьях. Первый московский снег, который она видела только из окна, был совсем другим. Этот же был свежим, пах холодом. Все было непривычным, тревожило.

Люди тоже были другими. Все уже в зимнем, – понимала Катя, косила глаза на рукава своей осенней куртки и думала, что надо срочно что-то купить, иначе это может сделать Андрей, и от этой мысли краснела так, будто все на этой людной улице, все, кто спешили сейчас к метро, эту ее подлую мысль знали.

На Тверской в витринах появились елки, украшенные игрушками. В «Мукузани» на входе тоже стояла нарядная и живая, небольшие искусственные ее деточки мигали мелкими цветными гирляндами в окнах, остальное все было по-прежнему, только немножко нервно – курс доллара рос как на дрожжах. Богдан Шапкин с деловым видом посоветовал ни в коем случае не хранить деньги в рублях, а каждый день – он со значением поднял палец вверх – менять на доллары. Богдан был двойным или даже тройным патриотом – не только к антенне его американского «Форда», но и к ручкам дверей с двух сторон были привязаны крепко потрепанные несчастные георгиевские ленточки.

Гоча, Заза, красотка Манана окружили Катю, улыбались, трогали ее, жалели, что похудела.

– Ти мой шашлык ела? – Толстый Заза заглядывал в глаза. – Не бросала в пропасть?

– Что это Андрей Каменев так о тебе заботится? – спросил с добродушным намеком Гоча, когда они остались вдвоем.

Катя замерла.

– Нет, ничего, мы просто… – она хотела сказать «друзья», но запнулась, покраснела, как рак и растерянно посмотрела в черные глаза шеф-повара.

За эти почти три недели болезни Катя отвыкла от людей. Она предупредительно улыбалась клиентам, была напряжена и внимательна, боясь ошибиться даже в самом простом. Ей казалось, что она ничего не помнит. Но ей были рады, подбадривали, и на кухне и официанты, постоянные клиенты узнавали, улыбались как старой знакомой, и все потихоньку становилось на свои места.

На другой день утром – она собиралась на работу – в дверь позвонили. Какой-то парень, черноволосый и смуглый лицом с сильным кавказским акцентом, довольно бесцеремонно попытался внести коробку.

– Что это? – Катя почти невежливо удержала дверь и не пустила.

– Компьютер, просили передать… – очень удивился ее вопросу парень, даже красные пятна пошли по смуглым щекам, и поставил коробку на пол. Она была криво перевязана розовой ленточкой.

Катя поняла, что это очередное послание от адвоката, и решительно закрыла дверь.

– Никогда больше ничего не приносите! – бросила на ходу: – И ему передайте!

Парень растерялся, постоял еще, глядя в бумажку с адресом, ничего не сказал и ушел. Он был действительно азербайджанец, близкий товарищ Алексея, хорошо разбирающийся в компьютерах. Он написал Алексею все, как получилось, спрашивал, что теперь делать с купленным железом? И Алексей понял, что у Кати кто-то есть. Что еще он мог предположить, если человек не хочет его видеть? Он перестал отвечать на Катины эсэмэски, а когда она несколько раз набрала его номер, трубку не взял. Прислал только: «Не звони. Это ни к чему. Все в порядке».

В середине декабря Катя поздно вернулась с работы. В квартире сильно пахло табачным дымом. В кухне сидела Настя.

– Здорово, подруга! – Настя была навеселе, ополовиненная бутылка шампанского стояла перед ней. – Я твою бутылку открыла, моя вон, пустая. – Под столом валялась бутылка из-под вина. – Давай со мной, я вернулась, видишь. Никого у меня нет в этом чертовом городе, кроме тебя. А вообще – только баба Дина… – она задумалась мутноватыми, невпопад помаргивающими глазами, – мамашу свою я уже сто лет не видела! И не хочу!