Смытые волной - Ольга Приходченко Страница 55

Однако с чего это вдруг мой кавалер спросил про шахматы. Вопрос меня откровенно напряг. Не хватало еще усесться здесь с ним и играть, всю жизнь мечтала только об этом. Я жрать хочу, понимаешь, ужинать хочу, деньги у меня есть, на все хватит.

– Оленька бедная кушать хочет, я тебя покормлю и даже бесплатно, но только при одном условии, – он ехидно сгримасничал, – опять будешь молчать, как глухонемая. Договорились? Побудь пока здесь, я попытаюсь как-нибудь пробиться в ресторан.

Я слышала, как, остановив какого-то волосатого парня, он поинтересовался, дежурит ли сегодня Тоня и работает ли Нина, а заодно, не видел ли он Дранникова. Получив, как я уловила, на все утвердительный ответ, Михаил исчез. Я осталась в обществе шахматистов, разглядывая окружавшую меня публику. Ну и журналисты, никогда не думала, что они могут так невзрачно выглядеть. Все мои познания этих представителей нашего социалистического общества определялись телевизором, мельканием на голубом экране мэтров политических дискуссий, членов «Клуба путешественников», «Кинопанорамы» и, конечно, популярных дикторов. Остальных я представляла только по их творчеству. Журнальное мое чтиво ограничивалось «Наукой и жизнью», «Советским экраном», «Новым миром», «Знаменем» и, пожалуй, «Иностранной литературой».

Может, и были среди этих людей создатели шедевров, но их внешний вид был до того убогим: видавшие виды, давно не знавшие утюга костюмчики, несвежие рубашки, засаленные галстуки и грязная, нечищеная обувь. Но, похоже, это их совершенно не волновало; все они курили, кашляли и таскали откуда-то бокалы с пивом. Дышать было нечем, меня мутило и от голода, и от неприятного запаха от этих неопрятных, обсыпанных перхотью мужчин разного возраста. Я стояла, прикованная к своему углу, проклиная все на свете, и чувствовала на себе оценивающие взгляды, мне строили глазки, корчили рожицы, приветствовали поднятыми бокалами. Туши свет! Хотя куда еще тушить? И так везде полумрак, как по заказу. В нашем одесском «Гамбринусе» и то поприличнее публика.

Наконец-то появился мой неотразимый. Пожалуй, на этом фоне он выглядел более-менее прилично. Ярко-красная рожица, приличный шнобель, модно отросшие бакенбарды, улыбчивый пухлый рот. Когда он, среднего роста, широкоплечий, прижимал меня к себе, я ощущала его мускулистые руки, накачанные мышцы на ногах, как у спортсменов. Так, между прочим, он хвастанул, что наяривал в молодости на велосипеде. Эти два дня я только и делала, что познавала своего кавалера. Нравилось, как он общается с собственной матерью, хочет, чтобы она была молодой. Мне даже завидно стало, насколько внутренне они близки. У меня, к сожалению, таких доверительных отношений с собственной матерью не получилось. И весь он какой-то чистенький, свеженький; я невольно улыбнулась, вспомнив прошлую мучительную ночь и его, такого смешного в белоснежной маечке и кипельных беленьких трусиках.

– Все нормально, пошли, – Михаил нежно обнял меня за плечи.

Узкими коридорами мы прошли в полутемный зал. Из-за приглушенного освещения и табачного дыма практически ничего не было видно. Сидевшая за небольшим столиком дородная дама средних лет с открытым русским лицом и прекрасно уложенными волосами поднялась к нам навстречу. Осмотрев меня всю оценивающим взглядом, она, покачав головой, изрекла:

– Ну, Мишка, прячь такую куклу подальше, зачем ее сюда привел? Уведут ведь архаровцы. Сколько бабников вокруг.

– Тонечка, где нас пристроишь?

– Вот думаю. За те два столика нельзя, перебрал уже народ, крик от них на весь ресторан. Подожди, сейчас у Нинки спрошу, по-моему, она свой столик вот-вот должна рассчитать, он как раз на двоих, туда вас и посажу.

С Тони, главного распорядителя, не хочется сводить глаз – дама очень интересная, но официантка Нина, даже по одесским понятиям, была женщина хоть куда. Такие формы… хоть стой, хоть падай. Что грудь, что бедра, а ноги, а глаза, в которых искрился огонь… Ядреная, знойная, жгуче темноволосая, с приветливой улыбкой в два ряда белоснежных зубов, она артистически, как жонглер в цирке, несла на вытянутой руке полный поднос грязной посуды.

– Мишенька, привет, не волнуйся, Тонечка меня предупредила. Я свой столик для вас держу. – Она подмигнула нам и громко, чтобы было слышно на весь зал, продекламировала: – Люди заранее позаботились и заказали, а кто не удосужился – ждите.

Довольная выпущенной тирадой, она летающей походкой скрылась со своей ношей и здесь же объявилась вновь с набором чистых салфеток и скатертью: быстро пошли за мной.

Нинин столик был у стены в дальнем углу, около него крутилось одна пара.

– Пошли они к черту, знаю их, жмоты и нахалы еще те, закажут морса и какой-то дешевой закуски и сидят целый вечер, лясы точат, попробуй сгони, а мне план надо делать, я правильно рассуждаю, Мишенька, – тихо прошептала она. – Присаживайтесь, сейчас меню принесу.

– Ниночка, не надо меню, вы и так знаете мой репертуар, – мой кавалер наверняка стремился произвести на меня впечатление. А может, и на парочку, которая все еще продолжала топтаться над душой.

– Но сегодня по случаю праздника его можно расширить. В буфет завезли ликеры французские и вина. Ой, я забыла, ты же не пьешь эту муру, но есть виски. Принести? Хорошо, а с собой возьмешь? Я заверну, чтоб глаза не таращили. А вы, девушка, что пить будете? Тоже виски? Ну а закуска, Мишенька, как всегда? На горячее товарища Суворова? Сейчас все будет. Скажи, когда Нинка для тебя все не делала? А? Такому не бывать.

Она все это так быстро протараторила, что я даже не успела сообразить, что к чему.

– Где только наш Мишутка таких красоток вылавливает? Девушка, мы вашего кавалера все обожаем. Вы уж не обижайте его, – Нина стрельнула мне глазками и отчалила, но тут же вернулась с двумя бутылочками кока-колы. – Гуляешь так гулять, по полной программе.

Я принялась разглядывать гудевший и пыхтевший переполненный зал, источавший едкий запах алкогольной смеси и табака. Любопытно было наблюдать, как веселится и ликует столичный бомонд. Я уже знала от моего кавалера, что в Москве есть дома творчества для артистов, киношников, архитекторов, музыкантов, но почему-то большинство рвется именно в Домжур.

– Престижно и здесь лучшая на всю Москву кухня, – пояснил мне Михаил. – Попасть сюда не так просто, а ты вот с первого раза попала.

Это действительно невозможно передать ни словами, ни чувствами, как будто оказалась совсем на другой планете, такого в Одессе точно нет.

Минут через десять наш стол заполнился всякими необычными для меня закусками, а охлажденное виски, напоминая по цвету коньяк, плескалось в узорчатом графинчике.

– Ну что, мадам Ольга, вздрогнем за нашу встречу? – Михаил разлил виски по фужерам, мы чокнулись и выпили.

По правую руку на блюдце лежали булки странной формы выпечки, огненно горячие, аппетитно источали запах дрожжевого теста. Я не выдержала, отломила самую тонкую часть и быстро прожевала.

– Ты что делаешь? Эту часть не едят.

– Почему?