Француженки не верят джентльменам - Лора Флоранд Страница 55

…Вот Габриэль делает торт ко дню рождения маленькой принцессы. Их дочурка жила бы словно в стране чудес, полной причудливых сказочных сластей…

«Все, прекрати!» – закричала Джоли своему воображению.

– Филипп Лионнэ, – задумчиво проговорил Габриэль, глядя, как она одевается и собирает компьютер и вещи для поездки. – Вся вторая половина дня в субботу. Разве ему не хочется пойти домой и провести время со своей fiancée? [103]

Джоли усмехнулась и окинула взглядом свою квартиру, чтобы проверить, не забыла ли она что-нибудь.

– Габриэль, я же сказала тебе, он от нее без ума.

– Может быть. – Габриэль лениво развалился на кровати, как лев, наблюдающий за схваткой. – Но последний раз, когда я виделся с ним, женщины так и западали на него. А ты любишь крутых мужчин.

– Нет, не люблю! – с негодованием воскликнула Джоли.

Габриэль быстро взглянул на нее и поднял брови. Он лежал на животе и опирался на локти. На нем не было одежды, и Джоли могла наслаждаться действительно великолепным видом его сильной гладкой спины и упругих ягодиц.

– Я не люблю тебя, потому что люблю крутых мужчин, я… постой.

Габриэль поднял брови, будто вежливо приглашал ее продолжать, но его глаза заблестели, а взгляд стал диким и наполнился решимостью. Он перекатился на бок. Теперь ему было проще смотреть на нее, и одна его рука освободилась. Ею он обхватил Джоли.

– Прекрати! Ты не заморочишь мне голову, чтобы я сказала, что я… Габриэль!

В его диких глазах появился гнев, словно начала собираться гроза.

– Неужели ты никогда не можешь просто ждать, отступив хотя бы на шаг?

– Нет, – сказал он. – Не могу. Я могу упорствовать. Могу принять отказ, но все равно продолжу настаивать на своем. А вот отступить, чтобы избежать неудачи, не могу. Уже пытался.

Она моргнула.

– Со мной?

Он кивнул.

– Когда?

Он нахмурился.

– Я так и знал, что ты даже не вспомнишь.

– А ты чересчур высокомерен! Ты в десять раз хуже любого мужчины, с кем я когда-либо встречалась. Ты думаешь, что можешь просто взять мою жизнь и приспособить к своей?

Переполнившись гневом, он рывком вскочил с кровати и начал искать брюки.

– Знаешь что, Джоли? Ты права. Я возьму. Да, я все до капли возьму из того, что ты дашь мне. Но, черт подери, может оказаться, что и я, черт подери, могу дать тебе что-то взамен.

Он нашел брюки и начал рывками натягивать их с разъяренным видом, но по его глазам было заметно, как ему больно.

– За тебя стоит бороться, – внезапно пробормотал он. – Может быть, ты могла бы, черт возьми, дать мне хотя бы попытаться.

– О, за тебя стоит бороться еще больше, чем за меня! – невольно воскликнула Джоли, ошеломленная тем, что он мог подумать иначе. И смолкла, внезапно осознав, что, возможно, именно этого и боялась – боялась остаться в его великой, огромной жизни чем-то таким же незаметным, как ее имя на обложке, напечатанное мелким шрифтом.

Потому что ей не нравится, когда ее имя печатают мелким шрифтом, поняла она впервые в жизни. Она любила и самих этих невероятных шеф-поваров, и все, что они делают. Она получала наслаждение, когда восхваляла их, рассказывала о них всем, кто пожелал бы купить ее книгу или посмотреть ее блог. Ей хотелось, чтобы то, что она делает, тоже чего-то стоило. Пусть оно и не будет великим, но все равно должно быть замечено и признано. И чтобы ее имя было напечатано в центре и крупным шрифтом.

Габриэль выглядел так, будто был в бешенстве. Полуголый, разъяренный. А когда он был таким, то на самом деле выглядел великолепно. Все его прекрасно очерченные мускулы были напряжены и возбуждали воображение.

– Никогда не думай о себе так. То, что я делаю, это все для тебя. Самое прекрасное, что я смогу сделать в этом мире, будет предназначено только для того, чтобы ты это съела. – Он наклонился ближе и процедил сквозь зубы: – Чтобы доставить тебе удовольствие. Я призывал тебя, будто чертова светлячка, и ты нашла меня. Теперь я думаю только о тебе, когда работаю в кухне. Никогда не смей говорить, что за тебя стоит бороться меньше, чем за меня.

Он склонился над нею, потом опустился на край кровати рядом с ней. Она сидела, скрестив ноги. Его лицо оказалось слишком близко, и она почувствовала, что он пересек границу ее личного пространства. Его глаза блестели, как средиземноморское солнце, их синева почти резала глаз. Джоли подняла руку и согнула ее, защищаясь от его напряженного лица.

Она вдруг задумалась – а действительно ли он любил ее, когда говорил ей об этом? Но потом решила: «Конечно же, любил тогда и любит теперь, а ты просто дура, если сомневаешься. Оскорбительно даже спрашивать об этом».

Ей хотелось сказать: «Я тоже тебя люблю». Но он был таким большим, во всех смыслах, да и знала она его всего лишь несколько недель, если не считать времени, проведенного над кулинарной книгой отца, пока она пыталась создать совершенное описание Розы как отражения души Габриэля.

Он был удивительным, но просто она еще не готова. Будто какие-то мускулы внутри ее слишком напряжены и не могут позволить любви завладеть ею.

Поэтому она и продолжала сидеть неподвижно, смотрела на него и не знала, что сказать. Ее пальцы ласкали его щеку неосознанным легким движением, а сама она тонула в его синих глазах.

Его напряжение постепенно спадало, пока они сидели так, глядя друг на друга, и что-то в ней тоже начало расслабляться, – возможно, те самые загадочные внутренние мускулы.

Габриэль и вправду был удивительным. Она подняла руку, положила на его другую щеку, отодвинув упавшую ему на лоб прядь волос, и пристальнее вгляделась в его синие глаза. Затем начала улыбаться, и как только ее губы начали раздвигаться…

Габриэль тяжело вздохнул и нагнулся, упираясь лбом в ее лоб.

– Просто мне нужно больше твоего времени, – сказал он, обнимая ее. – Терпеть не могу, что ты каждую неделю ездишь в Париж. И мне всегда нужно как-то знать, что ты вернешься.

– У меня контракт, по которому я обязана вернуться, Габриэль! Чего тебе еще надо?

– Я знаю. – Он обнял ее крепче. – Я знаю. Но Пьер…

Она прижалась к нему, однако ощущение неудачи каким-то образом все же проникло в нее, хотя она и была окружена огромной защитной энергией Габриэля. Сможет ли она дальше выдерживать депрессию отца? А если учесть, что произошло между ним и Габриэлем, то как она сможет оставаться с ними обоими, как бы находясь между ними? Иногда она спрашивала себя: неужели необходимость победить ее отца и была той силой, которая притягивала Габриэля к ней? Неужели она и вправду не заслуживает ничего, кроме мелкого шрифта под картинкой? Неужели она похожа на песчинку, которую несет бурный поток и которая скоро затеряется без следа? Неужели она так сильно заблуждается в отношении себя, своей значимости?