Камера хранения. Мещанская книга - Александр Кабаков Страница 55

Еще один универсальный для обоих полов признак принадлежности к тем, кто удачно вписался в семидесятые, – варварский обычай прикрываться дублеными шкурами крупных копытных животных и выделанными до почти полотняной тонкости и мягкости кожами мелких.

Начнем с дубленки.

Еще не было этого слова, когда я увидел первую.

В нашем военном городке мечтой любого мальчика – в том числе и такого очкарика («ботаника» по-совр.), как я, было поступление в суворовское или нахимовское училище. Мне, вопреки всякой логике, снилось нахимовское, требующее наикрепчайшего здоровья (а не очков –5,5 диоптрии) и, что было немаловажно при всем прочем, отца в звании от майора и на соответствующей должности (а не старшего лейтенанта Абрама Яковлевича Кабакова). Тем не менее…

Привлекательность советского кадетства для пацанов была еще и в том, что суровая дисциплина и просто муштра училищ вырабатывали отчаянных хулиганов, совершенно неуправляемых юных разбойников («отморозков» по-совр.). Дошедших до этого состояния исключали из суворовских/нахимовских, и они приезжали доучиваться в старших классах нашей глухоманьской, ни в чем не подверженной крайностям школы. Естественно, что такие падшие ангелы становились кумирами мальчишек и бесконкурентными избранниками девчонок. Они привезли в нашу старосветскую провинцию

джаз и рок-н-ролл;

готовность разрешать даже ничтожный конфликт по-мужски, то есть дракой;

склонность к чтению литературных новинок, а не только классики по программе;

и при этом высокий уровень баскетбола и хоккея – что было едва ли не самым удивительным, поскольку у нас в баскетбол и волейбол играли одни, а читали книги сверх школьной программы – другие…

Ну и, конечно, производил сильное впечатление совершенно не виданный в наших краях, но более или менее доступный полковничьему сыну и ленинградскому нахимовцу гардероб.

Один из таких столичных изгнанников Толька П. пришел в наш девятый класс после зимних каникул. На нем был обычный и обязательный серый китель – школьная форма старшеклассника… Но все остальное!

По снегу Толька П. ступал лакированными туфлями на толстой рифленой подошве из белой резины, мы уже знали название – «трактора». В туфли уходили тонкие штрипки синих гимнастических рейтуз, заменявших обычные брюки. Благодаря штрипкам и застроченным спереди «стрелкам» эта спортивная одежда из шерстяного трикотажа придавала общему виду завидную подтянутость – при этом давала понять, что сам П. ни много ни мало, дошел в училище до второго взрослого разряда именно по гимнастике…

Шапки на П. не было вовсе никакой, а пробор сиял бриолином – это чудовищное вещество уже было мною описано…

И поверх всего, перекрывая все, освещая округу, являлось миру невиданное пальто!

Покроем это было обычное, по моде времени, пальто с большими накладными карманами, широким поясом, длиною до середины икр. Удивительным был только материал, из которого сшили – впоследствии выяснилось, что братья-чехи, – это чудо. Обычная дубленая овчина, вроде той, из которой построены косоватые полушубки, выдаваемые караульному наряду! Ну, только потоньше, поглаже, и цвет… Цвет был сногсшибательный – оранжевый с некоторым успокаивающим бежевым оттенком. Коротко стриженная меховая сторона овчинного пальто оставалась белой, так что белыми были изнанка и лацканы…

Как, опять же, впоследствии выяснилось из чтения картонной этикетки, которую Толька от рукава отцепил, но не выкинул, предмет официально и назывался чешскими друзьями «пальто из овчинное муженско» и стоил огромных денег – 1800 рублей.

– Батя в военторге взял, – сказал Толька небрежно, крутя настройку огромного, как высотное здание, приемника «Мир». – А то мне не в чем в детсад ваш ходить…

Приемник заговорил красивым баритоном: «The Voice of America from Tanger…»

Толька П. понимал почти всё – в нахимовском здорово учили английский…

Батя у Тольки был полковник, зам по тылу.

Рыжее Толькино «овчинное пальто» и было первой дубленкой, которую я увидел.

Дубленки поразили мое воображение, но не слишком. И даже пятнадцать лет спустя, когда дубленочное безумие охватило страну, я оставался равнодушен к этим сторожевым тулупам для горожан.

Как-то чувствовалось происхождение этих шкур, снятых с животных. Это наше счастье, что они не мерзнут, а то с кого драли бы шкуры?..

…А в семидесятые дубленки, казалось, надели все. Кто из распределителя, кто из комиссионки, отдельные товарищи – прямиком из Канады… Комсомольцы-добровольцы на БАМе получали талоны на монгольские, сплошь покрытые непрокрашенными пятнами, – монгольские бараны носились по монгольским степям как сумасшедшие и прокалывали шкуры колючками, не заботясь о внешнем виде строителей магистрали, а на проколотые места плохо ложилась краска…

В самом конце десятилетия в моду вошли «хипповые» дубленки – расшитые цветными нитками как бы народные полушубки. Когда из Афгана выводили авиационные части, некоторые совершенно очумевшие от всей этой кровавой дури экипажи выбрасывали парашюты и их места забивали такими, вышитыми, отвратительно сшитыми из пересохшей ломкой овчины, стоившими на рынках в Кабуле гроши. Тогда много их появилось и в Москве – и недорого…

А настоящие канадские, английские и югославские дубленки, ставшие зимней униформой передовиков развитого социализма, висели в гардеробных ЦДЛа и Домжура, ВТО и Дома кино, «Современника» и Таганки на премьерах… Прочим доставались поношенные, болгарские и даже искусственные, уродливые порождения отечественной синтетики… Монгольские полагались доверчивым романтикам и просто неудачникам.