Океан Безмолвия - Катя Миллэй Страница 55

Я всегда планировала открыть правду. Просто хотела выиграть время. Чтобы придумать, как это сказать, и набраться смелости. Я не давала обет молчания. Я не онемела внезапно. У меня просто не находилось нужных слов. До сих пор их нет. Я их так и не нашла.

Сегодня мне исполнилось восемнадцать. Проснувшись, я не чувствую в себе перемен. Не ощущаю себя старше, более зрелой или свободной. Разве что неадекватной, если уж на то пошло. Потому что я не такая, какой, знаю, я должна быть в восемнадцать лет. Брат папы, мой дядя Джим, когда мне было четырнадцать, приехал погостить к нам и заодно «переосмыслить» свою жизнь. Он был сам не свой. Мама сказала, со взрослыми такое случается. Вдруг понимаешь, что полжизни уже позади, а ты не сделал того, что хотел сделать, не стал тем, кем надеялся стать, и это приводит в уныние. Понимает ли она, как это обескураживает, когда такое осознание приходит к тебе в восемнадцать лет?

Когда я возвращаюсь из школы, машины Марго возле дома нет. Обычно в этот час она дремлет — в кровати или в шезлонге у бассейна. Я знаю, что на сегодняшний вечер она взяла отгул, ибо Марго любит дни рождения и моему радуется больше, чем я.

Я швыряю рюкзак на кровать и иду на кухню. В дверь звонят. На крыльце стоят Марго, мама, папа, Ашер и Аддисон. У мамы в руках торт. Улыбка на мгновение застывает на ее губах, потому что на мне моя школьная одежда и макияж. Такой она меня еще не видела. Только отдельные детали моего нового имиджа, но не весь целиком, и, думаю, она немного шокирована. Марго как Марго, у брата вид смиренный, папа прячет глаза, Аддисон не знает, как ей быть. Наверно, как и я, думает, что она вообще здесь делает.

— Сюрприз! С днем рождения! — кричат они в дверях. Я отступаю в сторону, пропуская их в дом — с тортом, подарками и так далее. Мои родители предлагают пойти в ресторан, но я не хочу. Сейчас половина четвертого, слишком велик шанс наткнуться на кого-нибудь из школы. Поэтому Марго заказывает пиццу и ставит торт в холодильник. Мы все располагаемся в гостиной, ждем, когда доставят еду.

— Пожалуй, еще не поздно купить билет, если ты хочешь поехать с нами на День благодарения, — бросает мама. Спустя ровно сорок три секунды после того, как вошла в дом.

— Дом зашибенный. В таком грех не пожить, Эм. Три камина. Балкон. Джакузи. — Аддисон пунцовеет, мой брат смотрит на нее сконфуженно. Вот дурак. Кто ж при родителях говорит о джакузи?!

— Если хочешь, возьми кого-нибудь с собой, — заходит мама с другой стороны. Ну сколько можно меня уговаривать? Надежда — мамино оружие. Я вижу, Марго наблюдает за мной из кухни. Интересно, что она им рассказала — если вообще что-то говорила — о моих внеклассных занятиях. — Марго говорит, ты по воскресеньям ужинаешь с семьей одного мальчика. Как его зовут? — Мама поворачивается к Марго.

— Дрю Лейтон. — Марго все еще смотрит на меня. Значит, про Джоша Беннетта она не упоминала. Интересно, почему о нем она умолчала, а про Дрю сказала?

— Дрю, — повторяет мама. — Точно. Позвонила бы ему. Пусть попразднует вместе с нами. Мы будем рады с ним познакомиться. Вы вместе учитесь?

Я киваю.

— Они вместе изучают риторику, — отвечает за меня Марго.

— Аддисон тоже изучает риторику, — вставляет Ашер. Молодец. Может, удастся переключить разговор на его девушку, потому что там, где Дрю Лейтон, там же и Джош Беннетт, а я не хочу допускать своих родных до Джоша Беннетта.

— Ты дискутируешь с Дрю Лейтоном? — Я впервые слышу голос Аддисон. Мягкий и женственный, как она сама. Она сидит рядом с Ашером, держит его за руку, и меня это раздражает. — Я его знаю! Он… — Она осекается, и я ей улыбаюсь. Невольно. Мы обе знаем, что она хотела сказать. — Он очень искусный оратор. Его все знают.

— В самом деле? — Ашер, с сомнением во взгляде, смотрит на подругу, потом на меня, и я знаю, что он планирует позже выяснить всю правду.

Я киваю. Аддисон, подавив улыбку, продолжает в более уместном ключе.

— В прошлом году на конкурсе штата он занял третье место. Все знают, что он самый опасный соперник в Экспромте и формате ЛД [15]. В этом году никто не хочет выступать против него. — Тон у нее благоговейный. Это и понятно, если вы видели, как полемизирует Дрю. А она наверняка видела — по крайней мере, наслышана. Меня даже гордость распирает за Дрю: наконец-то нашелся человек, который воздал ему должное, хотя это большая редкость. Я искренне улыбаюсь Аддисон: бог с ней, пусть держит Ашера за руку, ничего.

Мы едим пиццу, все расслабились. Я осознаю, что мне, оказывается, не хватает моих родных. Может, я все преувеличивала. Может, наши отношения не были столь натянутыми и напряженными. С другой стороны, сейчас я не испытываю неловкости, потому что наблюдаю со стороны. Пусть сегодня они здесь из-за моего дня рождения, но они в своей стихии, а я лишь заглянула к ним на огонек. Даже у Аддисон в моей семье есть свое место. Я же в ней посторонняя.

Ашер говорит о школе, о бейсболе, о школьном бале. Марго — о нехватке медсестер в клинике и о том, что она начинает выбиваться из сил, работая по столь жесткому графику. Отец все больше молчит. Просто смотрит на меня время от времени, а я, встречаясь с ним взглядом, пытаюсь понять, что он видит, но его глаза не выдают его мыслей. Возможно, в них просто отражаются мои глаза. С того дня, когда я запретила ему называть меня Милли, а потом и вовсе перестала разговаривать с ним, нас мало что связывает. Мама все еще пытается наладить со мной контакт, но папа утратил всякую надежду. Может, и правильно. Хотя мне от этого не легче. Папа замкнулся в себе, и это еще хуже, чем его гнев или недовольство, нацеленные на меня. Человек, который веселил меня, поднимал мне настроение, доставлял радость, теперь сам разучился улыбаться. Я — трусиха, обманщица; я уничтожила его моральный дух. И, зная, что разбила сердце отцу, я ненавижу себя еще больше.

Мы поужинали, съели так много пиццы, что про торт никто даже думать не может. Кроме меня, наверно. От торта я никогда не откажусь.

Мама с Марго переносят гору подарков с кухонного стола на обеденный, кладут их передо мной. Подарков очень много. Я предпочла бы, чтобы их вовсе не было: не хочу чувствовать себя благодарной; к тому же родные все равно не могут дать того, что мне нужно.

Я распаковываю подарки, и у меня такое чувство, будто я нахожусь под микроскопом: все пристально наблюдают за малейшим движением моих лицевых мышц. Мне хочется визжать, но я не могу, и потому проглатываю свое раздражение, как кровь, смешанную с грязью.

Последний подарок — самая маленькая коробочка, и я понимаю, что должна быть напугана, — судя по обеспокоенному лицу мамы. Или по лицу папы, ибо он всем своим видом показывает, что идея отвратительная, и он, по всей вероятности, говорил это маме раз сто. Я разрываю подарочную упаковку: у меня в руках новенький навороченный айфон.