Гитлер_директория - Елена Съянова Страница 55

С этого момента все свои донесения Венк должен был направлять лично Гитлеру. Чем он и воспользовался: в конце лета на совещании в присутствии угрюмо молчавшего Кейтеля заявил Гитлеру, что «весь Восточный фронт — это швейцарский сыр: в нем одни дыры». Обстановка тогда в ставке была очень тяжелой: генеральный штаб, как пишет Гудериан, «дезорганизован», Гитлер сильно нервничал (не забудем о недавнем покушении), постоянно срывался на всех, топал и орал. Фраза о швейцарском сыре была очень рискованной, она, при всей ее справедливости, могла просто разозлить Гитлера. Зачем новоиспеченному генералу понадобилось так рисковать?

А дальше — больше. Словно сама судьба начинает постоянно выталкивать Венка вперед и делать «камнем преткновения» между Гитлером и Гудерианом, да еще при непосредственной заинтересованности Гиммлера.

В начале 1945 года генеральный штаб разработал план контрудара силами группировки «Фистула» под командой рейхсфюрера СС Гиммлера.

«В жарком споре Гейнц Гудериан, теперь начальник генерального штаба сухопутных войск, убедил фюрера назначить на должность начальника штаба группировки Вальтера Венка. Это давало хоть какую-то надежду на успех операции», — пишут Митчем и Мюллер в своей книге «Командиры Третьего рейха». Насколько спор был «жарким», известно. Послушаем самого Гудериана:

«Я решил прикомандировать к Гиммлеру на время наступления генерала Венка, возложив на него фактическое руководство операцией. Кроме того, я принял решение начать наступление 15 февраля, так как в противном случае оно вообще было невыполнимо. Я понимал, что как Гитлер, так и Гиммлер будут решительно выступать против моих предложений, так как оба они испытывали инстинктивный страх перед этим решением, выполнение которого должно было показать явную неспособность Гиммлера как командующего. <…> Привожу наш диалог (вторую его половину. — Е.С.):

«Я (Гудериан. — Е.С.). Генерала Венка следует прикомандировать к штабу рейхсфюрера, иначе нет никакой гарантии на успех в наступлении.

Гитлер. У рейхсфюрера достаточно сил, чтобы справиться самому.

Я. У рейхсфюрера нет боевого опыта и хорошего штаба, чтобы самостоятельно провести наступление. Присутствие генерала Венка необходимо.

Гитлер. Я запрещаю вам говорить мне о том, что рейхсфюрер не способен выполнять свои обязанности.

Я. Я все же должен настаивать на том, чтобы генерала Венка прикомандировали к штабу группы армий и чтобы он осуществлял целесообразное руководство операциями..

В таком духе мы разговаривали около двух часов. Гитлер, с покрасневшем от гнева лицом, с поднятыми кулаками, стоял передо мной, трясясь от ярости всем телом и совершенно утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он начинал бегать взад-вперед по ковру, останавливаясь передо мной, почти вплотную лицом к лицу, и бросал мне очередной упрек. При этом он так кричал, что его глаза вылезали из орбит, вены на висках синели и вздувались. Я твердо решил не дать вывести себя из равновесия… Когда Гитлер отворачивался от меня и бежал к камину, я устремлял свой взор на портрет Бисмарка работы Ленбаха, висевший над камином… Взгляд канцлера спрашивал: «Что вы делаете из моего рейха?» Сзади я чувствовал устремленный на меня взгляд Гинденбурга, бронзовый бюст которого находился в противоположном углу зала. И его глаза также спрашивали: «Что вы делаете с Германией?!» <…> Я оставался холодным и непоколебимым… Гитлер должен был заметить, что его бешенство не трогает меня, и он заметил это.

Вдруг Гитлер остановился перед Гиммлером: «Итак, Гиммлер, решено — сегодня ночью генерал Венк прибывает в ваш штаб и берет на себя руководство наступлением». Затем он подошел к Венку и приказал ему немедленно отправляться в штаб группы армий. Сел на стул, попросил меня сесть рядом с ним и произнес: «Пожалуйста, продолжайте ваш доклад. Сегодня генеральный штаб выиграл сражение». При этом на его лице появилась любезная улыбка. Это было последнее сражение, которое мне удалось выиграть. <…>

Позднее очевидцы этой сцены говорили мне, что они впервые за свою многолетнюю службу в главной ставке фюрера были свидетелями такого неистового бешенства Гитлера. Эта последняя вспышка гнева превосходила все предыдущие».

Контрнаступление началось в середине февраля; 16-го и 17 февраля оно развивалось довольно успешно, что вынуждены были признать и союзники.

После 1945-го американские военные специалисты подвергли особо тщательному анализу военные операции немецких вооруженных сил последнего года войны. И они сделали вывод, что руководство Венка всерьез грозило переломить ситуацию. Так же считало и руководство немецкого генерального штаба, хотя это мнение, позже высказанное Гудерианом, было публично высмеяно советскими генералами. Однако теперь, когда мы знаем о тех действиях, которые предпринимали спецслужбы американцев по заключению сепаратного мира с Германией (и чего не знало тогда большинство наших военных), даже локальный военный успех немцев не кажется столь уж бессмысленным. Этот развивающийся успех, прежде всего, позволял выиграть время. А оно работало на Германию и против СССР — это нужно признать. И следует пресечь ложь о том, что Жуков положил жизни наших солдат на ненужную Берлинскую операцию. «Пока Берлин наш, мы войны не проиграли», — так говорил Геббельс с учетом всех факторов той ситуации. И Гиммлер прекрасно знал, что делал, согласившись на унизительную для себя передачу командования Венку, поскольку отнюдь не считал войну проигранной — не из-за своей тупости, а прекрасно зная возможности армии и резервы СС, а также настроение части руководства союзников.

Дальше случилось вот что. Измученному Венку, который по приказу Гитлера должен был каждый вечер присутствовать на совещании у фюрера, помимо всего прочего еще и приходилось совершать ежедневные поездки в двести с лишним километров. В ту ночь, с 17-го на 18 февраля, его шофер Герман Дорн, тоже до предела уставший, несколько раз засыпал за рулем автомобиля, и Венк сменил его. Однако через несколько километров, на автостраде Берлин — Штеттин уснул сам, и машина на полной скорости врезалась в парапет моста. Искореженный автомобиль загорелся, но Дорн успел вытащить генерала, стащил с него горевший китель и довольно быстро сумел доставить его обратно в Берлин. Травмы оказались очень тяжелыми: множество переломов, сотрясение мозга… Назначенный вместо Венка генерал Ганс Кребс был «штабным воякой», приятелем Бормана и Фегелейна (мужа родной сестры Евы Браун). Гудериан считал, что неплохо теоретически подготовленный Кребс слишком хорошо усвоил науку приспособления к начальству, а дружеские связи лишили его «духовной свободы и независимости» (Гудериан. «Воспоминания солдата»). Каким бы субъективным ни было мнение Гудериана, факт налицо — без Венка удачно начатая операция провалилась.

Думаю, она потерпела бы неудачу и под руководством Венка, но не так быстро, а время, повторяю, работало тогда в пользу если не агонизирующего гитлеровского руководства — то его преемников, готовых подхватить власть.

Венк не провел в госпитале и трех недель, как Гитлер начал активно интересоваться его здоровьем в том духе, что не пора ли покинуть клинику «Шарите» и подумать о будущем. Это означало новое производство — в генералы танковых войск — и немедленное вступление в должность командующего вновь созданной 12-й армией. Венк, который еще с трудом передвигался по палате, спросил своего приятеля, барона фон Лестена, адъютанта Гудериана, сколько в 12-й армии имеется танковых подразделений. Барон печально сомкнул два пальца в кольцо — по-американски это означало бы «о’кей», а по-немецки — ничего хорошего, попросту говоря — нуль. Танковых подразделений в армии Венка не было; а был только один противотанковый батальон.