Голубиная книга анархиста - Олег Ермаков Страница 54

— А как же, — ответила Татьяна Архиповна. — Папа был трактористом, мама дояркой. И дед с бабушкой в колхозе работали, он — конюхом, потом, когда лошадей не стало, пастухом, а бабушка Паша — учительницей в начальных классах.

— Правда? — удивился Вася.

— Да. Дедушка ее привез из белорусского Кричева. Она была, так сказать, барышня уездная. — Лицо Татьяны Архиповны тронула улыбка. — А дед, как цыган, ухарь, все с лошадями. На ярмарку за лошадью он туда и покатил, а вернулся — с женой. Ну, на самом деле все, конечно, не сразу сделалось. Это сейчас быстро. А тогда — разведчиков в соседнее село отправляли, те вынюхивали, потом сватов засылали. Свадьбу сразу не играли. Время удобное выбирали, обычно осенью, после всех деревенских дел.

— Мм, понятно, — пробормотал Вася. — Я и смотрю… что-то такое…

— А Фасечка тоже учитель! — выпалила Валя.

— Вот как? — спросила Татьяна Архиповна.

Вася поморщился, косясь сурово на Валю.

— Учитель без учеников, — ответил он. — Не смог в школе работать. Мне прибить этих дебилов хотелось, так и хватануть указкой по лбу. А я же непротивленец. Вот и бросил, ушел, как говорится, от греха подальше.

— Это как же непротивленец?

Вася пожалел уже, что сболтнул лишнего.

— Ну, против насилия.

— А… — Татьяна Архиповна ясно смотрела на него. — То есть… как этот… баптист?

Вася не выдержал и засмеялся.

— Но это им нельзя совсем брать в руки там автоматы и эти… штык-ножики, — проговорила Татьяна Архиповна.

— Да я вовсе неверующий, Татьяна Архиповна, — сказал Вася, отсмеявшись. — Просто мне тошно, когда все едят друг друга, и все.

— То есть?.. — спросила Татьяна Архиповна, широко раскрывая глаза.

— Ну, был такой философ Ницше. Он говорил, что человек — то, что надо превзойти. Ну, мол, надо стать выше, сверхчеловеком. А я говорю, что надо еще стать человеком. Ибо мы все скотие, как спела Валя. Скотие, а не человеки. И скотие такое, особенное — людоедское. Если на земле хоть где-то в диких горах Афгана или Сомали идет стрельба или в США кого-то усаживают на электрический стул, а у нас не оказывают в тюрьме медпомощь преступнику или вон дебилы сбивают «Боинг» с пассажирами, — если это происходит, то здесь, в планетарном масштабе, процветает цивилизация людоедов. Скотская цивилизация, а не человеческая. И все эти президенты, королевы, министры, папы римские и патриархи с раввинами и муфтиями — суть скотие.

— А ты? — вдруг спросила Валя.

— Я — тоже, — сказал Вася.

— Но ты же никого не убиваешь, — проговорила Татьяна Архиповна.

Вася вздохнул.

— Но я принадлежу к этой цивилизации скотов, узконосых нервных и мстительных обезьян. У меня на все взгляд, как будто из космоса, — воодушевляясь, заговорил Вася. — И я вижу, что вся планета поражена вирусом. Имя ему — насилие. Это планета насильников.

Валя во все глаза глядела на Васю, глаза ее блестели, на щеках появился румянец.

— Ее, естественно, не покинуть, эту планету, — продолжал Вася. — Остается противостоять скотиям. Только это как-то оправдывает пребывание здесь. Я не хочу быть скотие. Противостоять скотие — значит, противостоять и самому себе, да. Ведь в каждом из нас много этого дерьма. Вот я всегда и говорю: дерьмо, зараза… Хых, хы-хы-хы…

— Наверное, и хорошо, что вы не смогли работать в школе, — заключила Татьяна Архиповна, переходя на «вы».

— Да?

— Да. Вас уже посадили бы.

Вася снова принялся смеяться.

— Но и вообще, нельзя же так, — сказала Татьяна Архиповна. — Детям нужна, как говорится, надежда. А здесь все беспросветное какое-то, знаете, у вас. Ведь есть и хорошие, добрые люди. Какие же они людоеды и узконосые обезьяны? Были на нашей земле и святые, например. Вот Меркурий, потом Авраамий. Или Герасим Болдинский. Уж не говорю про Серафима Саровского или Сергия Радонежского. Ведь не повернется у вас язык и про них то же самое сказать?

Вася напряженно смотрел и слушал. Валя вскинулась:

— Фасечка! Не говори! Нет, нет! Не надо! Фасечка!..

— Сказать можно, что хочешь, — пробормотал Вася. — Но вообще-то вот что. Есть те, кто преодолел в себе скотие. Но жить-то остается на планете скотие. Вот в чем штука. И если попадет в руки инопланетян и те спросят: откуда ты? То должен честно им ответить: с планеты Скотие. Или: Обло-Лаяй. Хых-хы-хы-хи-ха-хы-ха… — Вася зашелся в смехе.

Татьяна Архиповна смотрела на него с недоумением и некоторой опаской.

— Я не все понимаю… — проговорила она. — Но послушайте, уже ведь очень поздно. Ах, я балда. — Татьяна Архиповна тряхнула соломенными волосами. — Это мне привычно полночи не спать, а вам-то каково? Полезайте на печь, погрейтесь на будущую дорогу. Валечка, там в шкафу простыни.

Валя замахала на хозяйку руками.

— Чиво вы, а? Тетенька?! Мы же так, как калики перехожие, примостимся и ага. Да, Фасечка?

— Да.

— Так и поди, полезай, — сказала ему Валя. — А мы тут еще с тетенькой… — Она выразительно закрыла и открыла глаза.

Вася на этот раз понял и пошел, но не на печь, а на двор — воздуху глотнуть и помочиться. Дождь все сыпался. Где-то лаяла собака. Тьма стояла непроглядная. В сенях он столкнулся с Валей, та выносила судно с мочой.

На печке было тепло, потом стало и жарко. Вася косился на Валю. А та постепенно раздевалась, пока не осталась в одних трусиках и лифчике. Вася не раздевался, потел, принюхивался. Долго ворочался. А Валя уже спала. Вася разглядел у нее татуировку под левой грудью: синюю бабочку.

Рисовала карандашом горы. Рисовала-рисовала и взяла да и поднесла лист к окну, посмотрела на свет — а вместо гор-то, смотрю, лицо проступает, лицо, лицо, а потом такая фигура вся. Где карандаш?! Хвать — и быстро обвожу проявившееся. Потом нахожу пластилин и вылепляю эту же фигуру. Показываю кому-то. А люди говорят: ну какая же это Богородица? Кукла. А я не могу им представить рисунка, потому что налепила пластилин прямо на лист тот.

Но это был сон не Вали, а залетевший сюда сон Татьяны Архиповны. И еще даже не залетевший. Татьяна Архиповна заснет позже всех. Но в пространстве снов возможно опережение, это ведь доказано. А Вале снилось другое. Ей снился Лев.