Местечковый романс - Григорий Канович Страница 54

— Я тебя, Хенка, прокормлю, — успокаивал её отец. — Заказов, слава Богу, хоть отбавляй. Так что не морочь себе голову, живи спокойно в своё удовольствие. По миру, как Авигдор Перельман, мы с тобой в обнимку не пойдём. Я даже подумываю о подкреплении: не взять ли мне в подмогу кроме пламенного Шмулика ещё одного подмастерья?

— Почему бы и не взять, но в моём возрасте быть иждивенкой и нахлебницей стыдно. Незаработанным хлебом и подавиться можно, — сказала мама. — Поэтому не уговаривай меня. Вы с моим братцем, мастером на все руки, сами справитесь с готовкой, с голоду не помрёте, а я всё-таки буду подыскивать какую-нибудь подходящую работу. Не найду — стану поварихой, надену фартук и буду для вас варить и жарить.

Легко сказать: буду искать подходящую работу. Если умеешь только нянчиться с малышами или колдовать над варевом у плиты, поиски могут затянуться Бог весть на какой срок или вообще закончиться неудачей.

Хенка даже жалела, что когда-то, ещё до замужества, не послушалась совета своего благодетеля реб Ешуа Кремницера и не поехала учиться на белошвейку в Каунас. Теперь бы она забот не знала — белошвейки зарабатывают не хуже, чем мужские портные. Но тогда Хенка боялась потерять самое дорогое, что у неё было, — своего Шлеймке, хотя тот, кто любит, может ждать того, кого любит, годами.

Начало поисков оказалось удручающим. Хенка представления не имела, куда обращаться, кому предлагать свои услуги и очень переживала из-за своей беспомощности.

Как часто бывает в жизни, удача подвернулась случайно. Среди белого дня на Садовой улице, возле Большой синагоги маму вдруг остановил её бывший хозяин, владелец придорожной корчмы под завлекательным названием «К Ицику на огонёчек!».

— Кого я вижу! — воскликнул он преувеличенно радостно. — Это ты, Хенка?

— Да вроде бы я. Пока меня ещё никем не подменили. — Встреча с бесцеремонным, даже хамоватым Ициком Бердичевским была ей неприятна, и эту неприязнь она даже не пыталась скрывать.

— Тебя, милочка, не узнать! — продолжал ресторанный Ицик. — Ты, деточка, похорошела, разве что чуть-чуть раздалась. Одним словом, спелая ягода-малина. Мимо такого лакомства ни один мужик не пройдёт. Хи-хи-хи…

— Извините, господин Бердичевский, я спешу. Меня ждут в одном месте по очень важному делу. Опаздывать туда никак нельзя.

— Куда, скажи на милость, можно торопиться в нашем забытом Богом местечке? Куда бы ты ни спешил, всё равно всегда попадёшь в то же самое стоячее болото. Завидую этим Кремницерам! Сказали всем «адью!» и укатили не куда-нибудь, а в блистательный Париж! Как бы я был счастлив, если мог бы тоже имел возможность туда перебраться! Но с моими капиталами далеко не уедешь, на такие гроши в Париже даже кафе не откроешь.

— Не прибедняйтесь!

— Там на каждом шагу роскошные заведения — рестораны, бары, бистро! А какая шикарная публика! Какая публика! Не ломовые извозчики, не пьяное мужичьё, а балериночки, певички, художники, актёры. В кино видел. Не то что у меня, ничтожного Ицика Бердичевского, к которому идёт всякое быдло! Ты, пожалуйста, не дёргайся, сейчас я тебя отпущу на все четыре стороны. Скажи, ты сейчас хоть где-нибудь работаешь или дома сидишь, муженька стережёшь?

— Не работаю.

— А ко мне не хотела бы вернуться? Мы расширились, ремонт сделали, мебель обновили… новые столики поставили, стулья… оборудовали туалет.

— Нет.

— Ну что ты так разнетилась и разговариваешь со мной, как будто с лютым врагом? Я же тебе, кажется, за работу не бранью и не побоями, а деньгами платил. Могу ещё не один десяток литов накинуть, если вернёшься. Кто же бежит от хорошего жалованья только потому, что какой-нибудь пьяный неотёсанный мужик тянет к тебе свои грязные лапы или взглядом укладывает в постель? Зря ты тогда обиделась и поспешила от меня уйти! Я тебя ни за что бы в обиду не дал.

— Спасибо, — сказала Бердичевскому мама. — Что поделаешь, если человеку честь гораздо дороже денег. Даст Бог, устроюсь в другом месте.

Ицик Бердичевский почесал в заросшем волосами, как бурьяном, затылке и с подчёркнутым сожалением промолвил:

— Честь — вещь хорошая, но в наше время, прямо скажем, не очень доходная. А теперь послушай! Я не такая сволочь, как некоторые обо мне думают.

— Я так не думаю.

— Грецкий орех не раскусишь — чтобы добраться до ядрышка, надо колоть. Что уж о человеке говорить? У него ядрышко не под скорлупой скрыто, а под бронёй. Тот, кого считали злодеем, может на поверку оказаться голубем. Но лучше давай о работе. Есть у меня на примете один хороший дом, где требуется экономка, то есть домоправительница. Ты хоть понимаешь, о чём я говорю?

— Понимаю.

— Дать тебе адресок?

— Давайте!

— Улица Кудиркос, восемь. Там живут супруги Коганы — люди небедные, но страшно одинокие. Сын Перец в прошлом году умотал к папуасам в Аргентину. Если Коганы спросят, кто тебе посоветовал к ним обратиться, скажи Ицик Бердичевский. Я дальний родственник реб Рувима. Адрес запомнила?

— Кудиркос, восемь.

— Правильно. Сходи к ним, не мешкая! Они люди хорошие. И пусть тебе повезёт! А если ничего не получится, не горюй, приходи к Ицику на огонёчек. Я тебя всегда возьму на работу и даже выдам твоему мужу гарантию.

Какую гарантию собирался выдать плутоватый Бердичевский её мужу, Хенка выяснять не стала. Она поблагодарила корчмаря за негаданное дружелюбие, но пошла не на Кудиркос, восемь, к одиноким Коганам на переговоры — свернула домой.

— Что с тобой, Хенечка, моя дорогая, случилось? Ты стала куда-то таинственно пропадать и проводить гораздо больше времени на улицах, чем дома, — спросил сестру прирождённый дознаватель Шмуле, как только она переступила родной порог. — По-моему, порядочные женщины никогда не меняют домашний очаг на щербатые местечковые тротуары.

— А разве, Шмулик, ты только сегодня узнал, что твоя сестрица — распутная уличная девка?

— Вы когда-нибудь перестанете подначивать друг друга?! — повысил голос обычно уравновешенный отец. — От вашей глупой перепалки у меня голова кругом идёт, а у швейной машины педаль отказывает.

— Что, уж и пошутить нельзя? — огрызнулся Шмулик.

— Ладно, ладно. Ты, всезнайка, лучше мне вот что скажи: знаешь ли ты таких Коганов? Их единственный сын недавно уехал в Аргентину?

— Переца я знал. Парень — хват! Ему палец в рот не клади. А со стариками Коганами дела не имел.

— Постой, постой! Это не тот ли Рувим Коган, которому принадлежала бензозаправка «Шелл» на выезде из Йонавы в Каунас? — предположил мой отец.

— Может быть, — мама не подтвердила и не опровергла слова мужа.

— А зачем тебе, милая, ни с того ни с сего понадобилась бензозаправка? — съязвил Шмуле.

— Бензозаправка мне, сказать по правде, не нужна, — мама лукаво улыбнулась и добавила: — У меня, Шмулик, бензина на всю оставшуюся жизнь хватит.