Как я была принцессой - Жаклин Паскарль Страница 54

Мне предстояло принять важное и очень непростое решение, поэтому я решила вернуться в бабушкину квартиру и ночью последний раз обдумать все «за» и «против». Я была далеко не уверена, что роль одинокой матери мне по силам; мне еще никогда не приходилось вести хозяйство самостоятельно, без помощи прислуги и свекрови. Зато я точно знала, что не хочу, чтобы мои дети росли в атмосфере жестокости и насилия; не хочу, чтобы когда-нибудь Бахрин выполнил свою угрозу и забрал их у меня; не хочу, чтобы моя дочь, когда вырастет, считалась существом второго сорта только потому, что она женщина. Я хочу всегда быть рядом с ними, хочу видеть, как они растут, и отдавать им всю свою любовь. Я хочу, чтобы они стали независимыми, уверенными в себе и толерантными людьми. И еще я точно знала, что не выживу, если вернусь в Малайзию, а когда умру, уже ничем не смогу помочь Аддину и Шахире.

Утром я позвонила Лилиан Уэбб и сказала, что готова бороться в суде за своих детей – мы приехали домой, чтобы остаться здесь навсегда.

Двадцатого ноября я позвонила Бахрину, чтобы уговорить его приехать в Мельбурн и попробовать уладить все мирным путем, но Мак сказала мне, что он уехал из Тренгану и сейчас живет с Элми. Потом она поинтересовалась, удалось ли мне забыть обо всех своих неприятностях и хорошо ли я провожу время в Австралии.

Теперь я знала, что мне надо делать. Двадцать седьмого ноября 1985 года я в ответ на свое заявление получила судебное постановление о временной исключительной опеке над детьми и о праве остаться с ними в Австралии. Благодарить за это надо было Бахрина, который в свое время настоял, чтобы и Аддин, и Шах получили австралийское гражданство. Ноэль Акман, адвокат, который представлял мое дело в суде, шутливо называл меня принцессой, а я вздрагивала каждый раз, когда слышала это слово, потому что слишком хорошо знала, какая неприглядная реальность скрывается за этим титулом.

Лилиан и Ноэль были прекрасной, сработанной командой. Они поддерживали и ободряли меня каждый раз, когда в суде возникали напряженные моменты. Именно Ноэль с его спокойным взглядом и чувством юмора помог мне сохранить уверенность и решимость в тот день. Должна признаться, в глубине души у меня еще оставалась призрачная надежда на то, что мы с Бахрином каким-то чудом сможем помириться, простить друг другу все ошибки и вместе с детьми жить нормальной жизнью в Австралии, хотя умом я, конечно, понимала, что просто обманываю себя и цепляюсь за последнюю призрачную соломинку.

Четвертого декабря 1985 года я послала свекрови телеграмму, в которой сообщала ей, что не вернусь в Малайзию, как планировала, и что со мной и детьми все в порядке. Я не стала посвящать ее в подробности принятого мною решения, поэтому телеграмма получилась совсем коротенькой.

Я не сомневалась: как только Бахрин узнает, что я не приеду в назначенный день, он, несмотря на ясно выраженное в аэропорту пожелание как можно дольше меня не видеть, придет в ярость и примчится за нами в Австралию. Он не простит мне того, что я поймала его на слове, а значит, нам с детьми лучше на какое-то время спрятаться. Из бабушкиной квартиры мы на пару недель переехали к моей старой подруге, а я тем временем начала поиски собственного жилья.

Самой главной моей задачей было сделать так, чтобы дети чувствовали себя в безопасности. Аддин практически никогда в жизни не знал покоя и стабильности, и я дала себе клятву, что ему больше никогда в жизни не придется видеть, как бьют его мать. Иногда я пыталась представить себе, как чудесно мы с детьми будем жить лет через десять, как я стану настоящей австралийской матерью, буду ездить на большой машине и принимать участие во всем, что делают мои дети, и эта мечта, хоть и наивная, давала мне силы в такие минуты, когда бывало особенно трудно. В то время у меня не было никакого желания еще раз выйти замуж или как-то выделяться из толпы – я просто хотела влиться в сообщество обычных людей и дать моим детям возможность сделать то же самое.

Возвращение к нормальной жизни далось мне нелегко. Я очень долго не могла привыкнуть даже к тому, что теперь мне можно в любой момент выйти из дома и для этого не надо спрашивать разрешения у Бахрина. С одеждой вначале тоже были некоторые проблемы. Из Малайзии я привезла с собой только несколько костюмов в мусульманском стиле, поэтому в конце концов мне пришлось отправиться за покупками. Я выбрала скромную и довольно длинную юбку, рубашку с короткими рукавами и мешковатые джинсы, но когда первый раз вышла в этой одежде из дома, то чувствовала себя будто голая. Мне казалось, все прохожие в ужасе оглядываются на меня. Только через несколько дней я заново привыкла к западной манере одеваться и уже не боялась открывать ноги.

Аддин, в отличие от меня, легко привыкал к новому образу жизни. Он совсем не скучал по отцу, наверное, потому, что за свои два года и восемь месяцев очень мало общался с ним и в Тренгану. Я видела, как с каждым днем мой мальчик становится увереннее, как все реже появляется на его лице испуганное выражение, которое я так часто замечала в Малайзии. Через пару недель он уже перестал вздрагивать от резких звуков, на его щечках появился румянец, и он преисполнился энергией и энтузиазмом, как и положено такому малышу. Аддин во всю наслаждался и невиданной прежде физической свободой: он носился по просторным лужайкам в парке, возился в грязи, лепил пирожки из песка – словом, делал все, что раньше запрещалось королевским этикетом. Видя, как он бежит ко мне через детскую площадку, зажимая в кулачке какое-то найденное на земле сокровище, а потом гордо демонстрирует его мне и сестренке, я чувствовала себя почти счастливой.

После довольно долгих поисков я нашла для нас небольшую квартиру в Южном Оакли, в доме с небольшим садиком, чтобы детям было где играть. Часть мебели я получила в подарок от друзей и знакомых, а кое-что купила на распродажах. Единственным украшением нашего жилища стали два ярких коврика и дешевые эстампы на стенах. Кроме того, мне пришлось купить довольно много вещей, без которых мы не могли обойтись: теплую одежду для детей, одеяла, полотенца, постельное белье и стиральную машину. За все это я платила деньгами, которые по решению суда мне разрешили снять со счета мужа в банке. Бахрин настоял на том, чтобы после продажи дома в Карлтоне мы оставили эти деньги в Австралии для ухода от налогов и на случай, если мы надумаем вернуться в Мельбурн.

Я скрупулезно записывала, куда ушло каждое пенни, потраченное на детей или на меня. Наверное, я экономила даже слишком: так, не решившись купить настоящий мебельный гарнитур для гостиной, я ограничилась дешевым диваном-кроватью с наполнителем из поролона, который имел опасную привычку складываться, как перезрелый банан, когда на него садился кто-нибудь, тяжелее двухлетнего ребенка.

Шестнадцатого декабря я собралась с духом и еще раз позвонила Бахрину, но Мак сказала, что он еще не вернулся и ей неизвестно, когда он будет дома. Я оставила свекрови свой новый номер телефона, попросила передать мужу, чтобы он мне позвонил, и побыстрее закруглила разговор. В тот же день к вечеру Бахрин позвонил Лилиан и потребовал объяснить, что случилось с его австралийским счетом. Судя по всему, он решил ликвидировать его, позвонил в банк, и там ему сообщили имя и телефон моего поверенного. Муж не задал ни одного вопроса ни обо мне, ни о детях – только о деньгах.