Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон Страница 54

Она поднялась, глядя на свое отражение. Оно не было красиво. Волосы обвисли. Тушь смыта. Помада съедена. Вид блеклый и водянистый, землистая кожа, землистые губы и поросячьи глазки, которые делаются тем уже, чем дольше на них смотришь. Брр. Она отвернулась и надела халат, погасила свет, прежде чем выйти из ванной, чтобы не видеть самой себя, но первое, что она увидела, войдя в спальню, было неясное существо в окне. Опять ее отражение. Она тут же подошла и задернула занавески, отвернулась, готовая заняться чем-нибудь дельным. Чем-нибудь, что прогнало бы все мысли.

Нет. Она этого не говорила. Она почти уверена. А если и сказала, то Карл-Эрик наверняка не услышал. В этом она была совершенно убеждена. Иначе он бы не смеялся и не шутил на обратном пути. И не поцеловал ее в щеку, прощаясь в фойе. Нет. Ей просто померещилось. А все из-за этого Матса. Это ведь он задал вопрос, который привел ее память в движение. Она затянула на талии пояс халата и огляделась. Чем-нибудь дельным, значит. Но чем? Одежда была разобрана и аккуратно развешана на плечиках в шкафу. Трусы и чулки — выстираны и висели в ванной на сушилке. Закрытый пустой чемодан стоял у стены. Туфли она вычистила еще с утра. Все три пары.

Отца Бьёрна звали Йорген.

Нет тут в номере радио? Нет. Явно нет. О телевизоре вообще речи не идет. Книгу, лежащую на тумбочке, она перечитала уже в третий раз, когда сегодня ночью не могла заснуть. Мерзкая книга. Совершенно мерзкая. Совершенно дурацкая история про обольстителя…

Обольщение. Именно это слово она применила потом к себе. Она думала о себе как о жертве обольщения. Но на самом деле ее особенно не обольщали. На самом деле он просто швырнул ее на газон. Ударил по лицу так, что кровь хлынула из носа. Схватил за горло с такой силой, что потом остались синяки…

Нет. Не думать так. Не помнить. Не заставлять себя вспоминать, как она… Нет.

Бесполезно. Она стояла посреди комнаты и ощущала, как все это происходит снова, как она идет по парку мимо пруда Свандаммен и рука Йоргена лежит у нее на плечах. Они оба шли молча, не произнесли ни слова, и мысли Элси бродили так же неторопливо. Мысли бродили вокруг школьного танцевального вечера, с которого она только что удрала. Йорген предпочел подождать ее в школьном дворе вместо того, чтобы зайти в зал, он стоял в тени под деревом, и вид у него был совершенно серьезный, пока она не пришла. Тут он улыбнулся своей широкой улыбкой, теплой и широкой улыбкой, которая принадлежала одной Элси. Мгновение она раздумывала, почему он не захотел пойти на вечер, почему он не хотел, чтобы их видели вместе, но спустя секунду уговорила себя, что он ведь на четыре года старше и ему, конечно, неинтересно общаться со всякими гимназистами. Не считая ее. Он хочет быть только с ней. Она положила голову ему на плечо, твид его пальто касался ее щеки, и она счастливо вздохнула. В ответ он крепче обнял ее за плечи.

В парке было темно. Темный осенний вечер. По ту сторону пруда светились огоньки в окнах вилл, но по эту сторону было темно. Не видно было даже водонапорной башни чуть в стороне, только внизу в парке горел фонарь. Как прекрасно! Она вздохнула, довольная. Она — девочка, которая гуляет в парке с мальчиком, даже нет — с молодым человеком, и все вокруг так тихо и исполнено покоя и красоты. И ей не надо думать ни о своем сумасшедшем папе и странной маме, ни о вечно недовольной сестре, которая только и знает, что ворчит и ворчит и ворчит, что бы Элси ни сказала и ни сделала, и сама не знает, почему ворчит. Но Элси знала почему. Зависть. В ней все дело. Инес завидовала сестре, завидовала, не зная чему — теперь, когда и на ней самой лифчик сидит почти так же плотно. Элси ни словом не обмолвилась ей про Йоргена. Она вообще ни словом не обмолвилась о нем ни единой живой душе. Он был ее тайной. А она — его. Но это была пылающая тайна, заставлявшая Элси сиять и трепетать и светиться. И они видели свет. Они чувствовали жар. Они видели этот свет и чувствовали этот жар и оттого завидовали ей.

Йорген сам захотел, чтобы это было так, с самого начала. Он сказал, что он у них в гимназии числится в списке на временное замещение и поэтому не годится, то есть совершенно никуда не годится, чтобы кто-нибудь видел их вместе. Поэтому они старались не попадаться на глаза, когда он приезжал в Ландскрону навестить родителей. Он ведь живет в Лунде. Изучает медицину и собирается стать врачом. А Элси, шепнул он с месяц тому назад, будет его маленькой докторшей…

Он хотел переспать с ней в тот вечер. Умолял ее об этом, почти заплакал, когда она молча покачала головой, даже схватил ее за плечи и легонько потряс, но она все равно смогла только сказать «нет». Потом она расстроилась и винила себя. Она должна была сказать «да». Он ведь любил ее. И она его любила. И не хотела, чтобы он мучился.

Наверное, он тоже подумал про тот вечер. Может, поэтому он вдруг обнял ее за плечи еще крепче и потащил ее на газон, по которому обычно не ходят, под большую иву. Она еще не облетела, Элси чувствовала касание ее листьев, когда он раздвигал ветки и что-то шептал, но она не слышала, что он шепчет, слышала только его голос и с закрытыми глазами видела ивовые листья, как они порыжели и высохли и начали скручиваться. Скоро они станут как старые гороховые стручки, подумала она и повернулась к нему, и улыбнулась, и представила себе, как он улыбается в ответ.

Но видимо, он не улыбнулся.

То, что произошло потом, помнилось кристально-ясно, хоть и не верилось, что это произошло на самом деле или что это правда был Йорген. Кто-то чужой схватил ее за волосы, и секундой позже она уже лежала на земле, на подстилке из ивовых листьев, они шуршали под ней, и какой-то миг это было единственное, что она сознавала. Шуршание. Секундой позже она почувствовала, как тот же чужой ударил ее по лицу. Горло сдавило — он схватил ее за горло обеими руками, так что большие пальцы сомкнулись у нее на шее. Ее собственные руки взметнулись и пытались разжать их, но не смогли, ей не хватило воздуха. Что-то потекло ей в горло — слизь? это слизь? — и заполнило его, так что она не могла дышать, что-то мягкое, теплое и соленое. Кровь! Это была кровь. И в тот же миг чужой, отняв одну руку, потянулся к ее юбке и, повозившись, закатал подол выше бедер, потом другой рукой накрыл лицо Элси, зажав рот и ноздри, и она замотала головой, пытаясь вывернуться, чтобы глотнуть воздуха, и тут же подумала о своих трусах, надеясь в глубине души, моля Бога, чтобы трусы у нее были в порядке, не застиранные и без менструальных пятен, а потом он в нее вошел. Разорвал. И они замерли оба и лежали неподвижно, а потом он вдруг поцеловал ее в шею и прошептал:

— Я люблю тебя, Элси. Я люблю тебя…

Это был голос Йоргена. Определенно это был голос Йоргена.

Потом он плакал. Плакал и просил прощения, лежа на ней, так тяжело, что Элси едва могла дышать. Но она все равно обняла его и прижала к себе еще крепче и лежала совершенно неподвижно, и щеки ее были мокры от его слез. Конечно же она прощает его. Она скажет это. Как только речь к ней вернется, она скажет это.

Но речь вернулась не скоро. Прежде оба поднялись, и Элси обнаружила, что потеряла туфлю, — босая нога провалилась сквозь сухие листья к черной земле и почувствовала ее холод, пальцы свело и согнуло, и Элси, задрав ногу и держась за ствол, наклонилась и стала нашаривать туфлю рукой. Вот она. От наклона закружилась голова, и Элси снова опустилась на землю и сидела, прислонившись спиной к стволу и развязывая шнурок, и ощущала, как холод пробирается сквозь пальто, сквозь юбку, сквозь ее мокрые трусы, превращая их в лед, пока она надевает туфлю и завязывает шнурки. Потом она поднялась, по-прежнему держась за дерево, и поправила остальную одежду, и скорее услышала, чем увидела, как Йорген повернулся спиной и застегнул ширинку на молнию.