Пловец - Ираклий Квирикадзе Страница 54

– Дура! Четыре года искал! И вот… воровка… проститутка…

Неожиданно он увидел чучело. Чучело махало руками. Это Джером, в шинели офицера Красной армии. Эрвин подбежал к Джерому:

– Там шкаф, мы не заметили, в шкафу висело это…

Эрвин, обессиленный, замерзший, вошел в «свою дачу».

Утро. Эрвин подбежал к шкафу, открыл его, забрался внутрь, сел на дно и захлопнул дверцу.

– Ты что? – Джером, босой, в шинели офицера Красной армии, ходит вокруг шкафа.

– Тут тепло. Джером, ты знаешь, кто эта Аня?

– Кто?

– Та девочка из музыкальной школы в Зубах, которую я потерял. – Голос Эрвина из шкафа звучит глухо.

– Теперь ты ее нашел…

Джером открывает дверцу шкафа:

– Пусти, я погреюсь.

Джером влез в шкаф, закрыл дверцу.

– Ты полюбил замечательную девочку…

– Молчи, Джером…

Поселок Вишня. Двое идут по снегу.

Эрвин, прорезав дыру в брезенте и просунув голову в эту дыру, сотворил что-то вроде испанского плаща, так же он обошелся с картиной Боттичелли «Рождение Венеры».

Сверху на плечи накинут полосатый матрац. На голых ногах – сандалии.

Джером в офицерской шинели. На ногах – брезентовые портянки. На голове – рваная соломенная шляпа.

– Видел бы нас генерал Эйзенхауэр!

Они идут быстрым шагом. Мимо магазина, на дверях которого замок, мимо замершего пруда. Мимо телефонной будки, в которую они влезали погреться. Два чучела идут и хохочут.

Пикап Американского Красного Креста едет по улицам города Зубы.

Эрвин Кристофер звонит в дверь Анны. Она открывается, на пороге стоит Ленин. Он в своей полосатой пижаме.

– А, американец!

– Здравствуйте!

– Куда пропал?

– В Москву переехал. Там теперь работаю…

– Входи.

Они идут по темному коридору с висящими на стенах велосипедами. Натыкаются на старые сундуки. Здесь все как в прежние времена. Бегают кошки.

На кухне Ленин усаживает Эрвина и достает бутылку водки, квашеную капусту. Быстро разливает водку.

– Скажите, где Анна?

– Девочка в тюрьму попала!

Ленин суетится, желая еще что-нибудь раздобыть на закуску.

– Уехала к брату в Хиву, там убила узбека. Сидела четыре… нет… пять лет. Выпустили. Приезжала сюда. Жалко было на нее смотреть… Уехала в Москву.

У Эрвина загорелись глаза.

– А где в Москве найти ее?

– Ты все ищешь… Я не знаю, здесь комнату у нее отобрали. А там… где она, Бог ее знает. Вот две ракушки…

Ленин снимает с буфета две большие морские ракушки.

– Если найдешь, отдай. Она забыла взять…

Москва. Великолепный зал Большого театра. Зрители смотрят на сцену. Там дают оперу «Орфей» Монтеверди. Среди зрителей – Эрвин Кристофер. Он смотрит в театральный бинокль.

Внимание его привлекает живая статуя, стоящая в глубине сцены. Женщина стоит неподвижно на постаменте. В длинноногой, стройной фигуре, в лице статуи он угадывает Анну Шагал.

В правительственной ложе сидят члены правительства, нарком внутренних дел СССР. Нарком тоже смотрит на сцену. Но вряд ли его внимание привлекает статистка, которая даже не поет, а стоит бездвижно, изображая парковую скульптуру.

В свите наркома мы узнаем генерала Галахова.

Эрвин Кристофер продолжает неотрывно смотреть в бинокль на статую.

Статуя стоит не шелохнувшись.

Звезды Большого театра поют «Орфея» Монтеверди.

Служебный вход Большого театра. Ночь. Ранняя весна. Театральный разъезд. Отъезжает машина генерала. Расходятся зрители. Эрвин стоит у служебного входа. Вот Анна Шагал. Она в том же пальто и шляпке, в которых была на даче. Она идет к трамвайной остановке, садится в трамвай. Эрвин заскакивает на ходу.

Ночной трамвай полон недавних театральных зрителей. На женщинах нарядные одежды. Много лисьих накидок. Между лисьими головами, глядящими холодными, стеклянными глазами, пробирается Эрвин. Останавливается у Аниного затылка:

– Здравствуйте, Анна!

Только в первое мгновение в глазах Анны испуг, но тут же она, ткнув Эрвина в грудь, говорит:

– А, американец! Вы мне очень нужны! Достаньте пенициллин!

– Пенициллин?

– Девочка Берта больна. Ей нужен пенициллин.

Московская квартира Анны. Большая комната. На веревках сушится белье. Анна срывает, кидает на стол квадраты белых простыней, наволочек, полотенец. На диване сидит Эрвин.

– Девочка глупая… нашла яблоко, вмерзшее в снег. Стала ладошками топить лед… Ну и воспаление легких…

– Ваша дочь?

– Нет. Здесь жил профессор ботаники, немец Клаус Шредер, коммунист. Бежал от Гитлера. Его и жену арестовали как шпионов, осталась девочка Берта, мне жалко Берту… Дурочка… Лед стала топить…

Анна снимает прищепку, скидывает простыню.

– Что вы смотрите? Злитесь? Я же сказала вам, я – воровка, этим зарабатываю на жизнь. Хотите – арестуйте меня… Хотите – пожалейте… Сами выбирайте… Только дайте пенициллин.

– Я принесу пенициллин.

– Ну и хорошо, принесите. Я вас отблагодарю.

– Как?

– Дам вам мою любовь.

– Вы так говорите, будто любовь – это банка варенья.

Анна засмеялась:

– Как вы хорошо сказали, любовь – это банка варенья… Вы любите варенье?

– А вы?

– Нет.

Анна вышла в комнату рядом. Там постель, на которой лежит маленькая девочка. На подушке, рядом с головой девочки, старая кукла со стеклянными, не моргающими глазами, со стертым личиком. Девочка тихо стонет. Анна смотрит на девочку, потом быстро возвращается в большую комнату:

– Идите, Эрвин… Или пенициллин… или милиционер…

Эрвин встает с дивана. Надевает пальто:

– Или банка варенья?!

Ресторан гостиницы «Метрополь». Вечер. Огромный, в позолоте зал ресторана. Здесь кутят дипломаты, торговцы, местные и международные спекулянты – водоворот сомнительных дел и сомнительных личностей.

После войны под крышей гостиницы «Метрополь» собирались и военные миссии союзников – американцев, англичан, французов. Здесь аристократическая элита Москвы – музыканты, литераторы, актеры.

Обязательно работники НКВД. И конечно же красивые женщины, молодые, модно и одинаково красиво одетые: на плечах лисьи накидки, туфли на подошве из пробки, крепдешиновые платья с глубокими декольте, волосы, уложенные в локоны и коки.