О нас троих - Андреа де Карло Страница 54

— И что за фильм? — спросил я.

— Фильм имел успех, — сказал Сеттимио. — Еще больший, чем второй фильм, который тоже имел успех. Шикарные кассовые сборы во Франции и в Италии, полмира его уже закупило. Еще бы — такой фильм пойди найди.

— Такой — это какой? — переспросил я у него. — О чем фильм-то?

— Ну, типичный фильм Марко, что тебе объяснять, — сказал он, явно не желая тратить время на пересказ сюжета. — Лучше, чем первые два: в нем действия больше. Сценарий писал самый лучший французский сценарист, тебе такое имя, как Жан-Луп Калиссон, что-то говорит? Твой покорный слуга предложил, для разнообразия, и обошлось все это, мать вашу, недешево!

— А Марко? — спросил я.

— Что — Марко? Фильм пошел на ура и все такое, собрал три миллиарда с половиной в одной только Италии, телевидение покупает эсклюзивные права, а что делает господин Марко Траверси? Он разочарован, видите ли. У него кризис. Чтобы жизнь медом не казалась.

— Что за кризис? — спросил я, чувствуя, что меня подташнивает от его манеры говорить и от легкой качки.

— Какой-то, мать вашу, кризис, откуда я знаю, — ответил Сеттимио. — Как раз в то утро, когда нам обоим должны были вручить по кубку в Киноакадемии в Риме, за режиссуру и за продюсерскую работу, пришла телеграмма, что он куда-то там уезжает, а я, типа, могу забрать себе его кубок, потому что ему на него плевать, к фильму приз не имеет никакого отношения, он и слышать обо всем таком не хочет. Теперь понятно?

— А сейчас он в Лондоне? — спросил я.

— Ага, — сказал Сеттимио, кивая головой. — Я звоню ему, а он швыряет трубку, как только слышит мой голос. В прошлом месяце я просидел в Лондоне целую неделю — так он мне слова сказать не дал. Мать вашу, да я часами стоял у его дома, как попрошайка, а он как выйдет и увидит меня, так сразу припустит в сторону — и поминай как звали. И целыми днями где-то болтался, просто скрывался от меня. Будто я чумной. Будто я ему что-то плохое сделал, а не помог снять три фильма, которые пошли один лучше другого. Да если бы не ваш покорный слуга, то еще неизвестно, что бы он сейчас делал, этот великий синьор Траверси, с его безумными идеями и принципами.

Крашеная блондинка по имени Джузи подошла шаркающими шагами к кокпиту, оценивающе поглядывая на свою грудь, живот, движения бедер.

— Слушай, Альдо подыхает с голоду, — сказала она Сеттимио, уставившись на него и на меня по-детски наивным, небрежным взглядом; волосы у нее были высветлены почти до цвета соломы.

— Вы что, пять минут подождать не можете? — сказал Сеттимио. — У меня серьезный разговор. Мы затем сюда и приплыли.

Джузи с готовностью кивнула головой, словно ей было все равно, сходила в каюту за пачкой жевательной резинки и новыми баночками солнцезащитного крема и пошла обратно на нос плавучего утюга, еще тщательнее виляя бедрами.

Сеттимио проводил ее взглядом и кивнул своему другу Альдо Спарато, который, противно вытянув губы, поднес пальцы ко рту и показывал тем самым, что хочет есть.

— Альдо просто супер, — сказал мне Сеттимио. — Он такую карьеру в партии сделал, и никто его не остановит. Сейчас он в совете директоров киностудий «Чинечитта» [34]и «Иституто Луче» [35]и точно будет президентом «Сачис». [36]У нас фирма на двоих, просто его имя нигде не фигурирует, чтобы волокиты было поменьше. Но мы такие, видишь? Как два брата.

— Так что ты хотел сказать Марко? — спросил я, думая, какое впечатление мог произвести на Марко такой тип, как Альдо Спарато.

— Хотел поговорить о его будущем фильме, — сказал Сеттимио. — Время такое, что не до кризисов. Мать вашу, шевелиться надо и снимать, снимать, снимать. Мы полжизни ждали, когда же попадем куда надо, и вот наконец попали, ну и что теперь — послать все к чертям собачьим? Когда мы напали на золотую жилу?

— Может, Марко до лампочки ваша золотая жила, — сказал я.

Сидеть на подушках из кожзаменителя было неприятно, я умирал от жары и хотел одного: прыгнуть в воду и вернуться к Флор и всем остальным.

Сеттимио потряс головой и вытянул вперед шею: две девчонки, голые, пересекли пляж и бросились в воду.

— Может, деньги ему и до лампочки. Хотя… уж поверь мне: разъезжать по миру — денег стоит, раньше он не мог вот так взять и махнуть из Парижа в Лондон, потому что его левой пятке захотелось. А фильмы ему не до лампочки, тоже можешь мне поверить.

— Смотря какие фильмы, не так ли? — сказал я ему.

— Что мне от него надо, по-твоему? — разнервничался Сеттимио, что никак не сочеталось с теперешним его благополучным видом. — Мне надо, чтобы он снимал свои фильмы. Просто техника у нас теперь громоздкая и сложная, и слава Богу. Когда он первый раз снимал, мы обошлись малой кровью: пленка, кинокамера и четверо бездельников. А тут речь идет о миллионах. Работы до хрена и больше: совместное производство отлаживать, каналы правильные искать, чтоб тебе дали госфинансирование и права на прокат, актеров подбирать, причем обязательно заполучить звезду какую-нибудь, американскую, французскую или немецкую, а еще и поработать с нужными газетами, чтобы какой-нибудь завистливый критик-идиот не поставил потом крест на вашей двухлетней работе. Дорогой Ливио, да такой фильм снимать — все равно что политикой заниматься.

— Наверно, это и не нравится Марко, — сказал я.

— Так я же сам за него все делаю, — сказал Сеттимио, почти такой же возбужденный, каким я его помнил. — Будь спокоен, ему-то ручки пачкать не приходится.

Он встал, пошел вниз, открыл холодильник; судя по тому, как он ругался, еда у них кончилась.

У меня мелькнула мысль спрыгнуть с катера в море, пока он не вернулся, но встать не вышло, я просто прилип к кожзаменителю.

Сеттимио вернулся, с пустыми руками.

— Я ведь не умру, если Марко не снимет новый фильм, — сказал он. — У меня проектов — куча, только выбирай. Три фильма в работе, до Рождества. Потом, знаешь мини-сериалы на РАИ-2? [37]Тот, на который делают главную ставку этой осенью, тоже я сделал. Говорю тебе для примера.

— Тогда в чем проблема? — спросил я.

— Я ради Марко стараюсь, — сказал он. — Может, ему и правда никто не нужен и ничто не нужно, но если он не будет снимать фильмы, то совсем чокнется. Мать твою, ты знаешь его как никто и сам должен понимать.

— Положим, но ведь это его дело? — сказал я, задыхаясь в душной тени синтетического тента кокпита.