Нас там нет - Лариса Бау Страница 54

Другая моя подружка Лилька отличалась от Берты только тем, что была худая и юркая, как мышь. А в остальном они были похожи: орали, толкались, дрались, я еле поспевала за ними. Из боевых искусств я освоила только кусачество, ябедничество и тыканье кулаками, зажмурившись. Ну еще я умела портить настроение неподходящими размышлениями. В момент размышлений Лилька меня иначе как дурой или психической не называла. Даже мою бабушку просила промыть мне мозги.

Иногда мне кажется, что мы больше дружили с тетей Риммой — Лилькиной мамой, когда она вертелась с нами, а Лилька сидела надутая на скамейке.

Лилькина мама, детородный доктор тетя Римма, была решительная женщина.

— Я с ним разведусь, уеду к маме, а он пусть сидит с доской.

Доска — большой чертежный кульман — была причиной всех ее негодований. Муж инженер Бергсон, чемпион Узбекистана по боксу, отгородил часть комнаты с доской и никого туда не пускал. Он стоял там каждый вечер, за этим кульманом, чертил и баловался белыми линеечками с движками посередке, ему даже чай туда подавали.

Родина ждала его труд, ну он и старался. А тетя Римма с Лилькой уже ничего не ждали. Лилька тоже ненавидела этот кульман, рисовала на нем чертиков и скребла ножиком, за что папа Бергсон орал не нее и пугался советской власти.

Тетя Римма жаловалась моей бабушке, что живет как вдова, а это «пи*дец, а не жизнь», у нее на работе рожают по десять человек за смену, это вдохновляет ее, она еще молодая и так далее. А Бергсон за кульманом! Ну сами понимаете. Они шептались, чтоб я не слышала. Ну мне и слышать не надо было, я и так все понимала, о чем они. Вон Тане Буркановой скажите два слова, она вам все объяснит.

Вот и я вырасту, будет у меня муж, будет он за кульманом сидеть, а я как вдова… А если не за кульманом, то в пожарной машине или канаву рыть… В общем, все равно, а я, как вдова, в расцвете лет. Как же светлое будущее организовать?

* * *

Один раз во дворе случилось немыслимое, прямо на моих глазах.

Лилина мама, детородный доктор, подобрала в пыли окурок, отряхнула его и закурила!

Лилина мама, тетя Римма, врач, которая всех требовала руки мыть! И считала чистоту полезной!

Моя бабушка заверещала про туберкулез, который обязательно случится у Лилиной мамы уже на следующий день.

— Сил нет и нервов никаких! — пискнула Лилина мама.

Я не могла этого пережить, я вылезла из-за бабушкиной спины и зашипела:

— Тетя Римма, курить вредно, дедушка даже бросил! (Это его бабушка пилила, а он не часто с ней соглашался.)

Лилина мама засмеялась и заплакала, бабушка повела ее к нам, налила ей кагорчик из воскресного запаса, выперла меня из кухни, и они доплакали вместе.

Потом она ушла, а бабушка велела молчать во дворе, а не то!

Про «не то» было понятно, еще как!

Мне хотелось утешить тетю Римму, даже отдать ей своего мишку, но ведь Лилька враз отнимет!

На следующий день я следила за ихней дверью, но вроде все было как обычно, никто не умер, не ушел с чемоданом, не ввалился пьяный.

И в такую жизнь надо будет вливаться со временем, надо кагорчиком запастись. И папиросками…

* * *

Берта и я своих бабушек любили очень, а вот Лилька свою ненавидела до абсолютизма, это слово означало, что ну ни капельки никакого другого чувства там не было.

Но это не страшно, потому как ейная бабушка далеко была. В украинском городе со смешным названием Черновцы. Теть Римма тоже эту свою мамашу терпеть не могла и сбежала от нее взамуж в Ташкент.

Так вот эта Лилькина Страшная Бабушка иногда наезжала к зиме, и эти две недели состояли из скандалов и слез, истерик на лестнице: «Соседи, у меня ужасный зять, черствая дочь, испорченная внучка, пойду повешусь!» Хорошо хоть ихнюю морскую свинку не поминала лихом.

Перед приездом этой Страшной Бабушки мыли не только всю квартиру, но и лестницу. Готовили-пекли, проветривали. На вокзал ездили встречать без ненавистного зятя, он даже иногда уходил ночевать к соседям, чтоб она лишний раз не скандалила.

Свои папироски теть Римма прятала у нас. Ходила к нам курить на балкон и возмущаться. Наш балкон был виден с ихнего. Страшная Бабушка в подозрениях вылезала на балкон и орала на всю улицу: «Ты опять куришь, у тебя в легких уже черви завелись, и вонь стоит на всю улицу». Прохожие пугались, растерянно поднимали головы — откуда этот глас небесной кары раздается? Но потом начинали смеяться, и самые некультурные даже свистели и показывали пальцами. Тогда глас бранился на прохожих и теть Римма могла спокойно докурить папироску и еще хлебнуть кагорчика у нас на кухне.

Доставалось всем, но всегда начиналось с зятя:

— Видеть его не могу, боксер, никакой культуры. И какую вы хотите культуру в этой дыре? Азиат! Безбожник! Отщепенец голоштанный!

— Римма, у тебя платья грязные, таракан на стене, табаком пахнет, никакой культуры! Почему ты не вышла за Левушку? Он теперь профессор!

— Лилечка, не ковыряй в носу, сиди прямо, не кидай огрызки в окно, ты закончишь жизнь в тюрьме с такими манерами! Опять все волосы из куклы выдрала, никакой культуры!

— Какие противные соседи, даже которые евреи тоже, у них воняет на кухне, от них можно заразиться, у них нет никакой культуры!

— Как вы тут живете, в троллейбусе сиденья провалились, и на почте окурки валяются, никакой культуры!

Она привозила свои старые платья в подарок тете Римме, плетеные шкатулочки для Лильки и ничего для зятя. Ходила в театр и ругалась как плохо: поем негодно, играем неумело, одеваемся неряшливо. Ходила в кино: индийские фильмы про такую же шпану, как мы все, — босиком и в грязи. Нет бы опрятно жить и трудиться, так они поют и пляшут!

Лилька ошивалась то у нас, то у Берты, а дома вредничала: играла мимо нот, ковыряла в носу, специально громко пукала. Как-то раз украла бабушкин лак для ногтей, и мы все намазались и кукол своих намазали.

Все носились со Страшной Бабушкой, чтобы она не заболела и не осталась на дольше.

Когда она уезжала, нагруженная дынями, орехами, пастилой, тетя Римма плакала: она втайне любила свою маму и всех черновицких родственников, но издали. Инженер Бергсон был особенно счастлив и заботлив — приносил жене цветы и торт.

А потом набегали мы — нюхать старые подарочные платья Страшной Бабушки, наряжаться в них и даже отрезать кусочки для кукол.

Тетя Римма ничего не выбрасывала, она сваливала их в наволочку в глубине огромного шифоньера.

Когда Лилька была в десятом классе, они все уехали в эти Черновцы, а оттуда в Израиль всей огромной семьей.

Платья забрали соседи. Берта припрятала для меня мое самое любимое — с бархатным воротничком и блестящими пуговками.