188 дней и ночей - Януш Леон Вишневский Страница 54

С уважением,

М.

Франкфурт-на-Майне, четверг, днем

Малгожата,

Вас никогда не поражала мысль, что жизнь — она только одна? И если бы вдруг пришлось умирать, стали бы Вы задавать себе такие, например, вопросы:

— Достаточно ли часто я смеялась?

— Достаточно ли часто я плакала?

— Достаточно ли часто я танцевала, работала, отдыхала?

— Достаточно ли много прочла я книг?

— Достаточно ли много выпила я соленой воды, купаясь в море?

— Достаточно ли много голубизны неба было в моих глазах?

— Достаточно ли часто я босиком ступала по росе на лугу?

— Достаточно ли я любила и достаточно ли я была любима?

— Достаточно ли я…

Вам приходится иногда думать о конце своей жизни и задаете ли Вы себе такие или подобные вопросы? Вчера меня совершенно неожиданно спровоцировали задать их себе…

Вчера у моей немецкой коллеги Сандры был день рождения — тридцать пять лет. Она приготовила несколько тарелок салата, заказала на фирме несколько коробок фантастически красочных бутербродов, привезла восемь ящиков холодного шампанского и повесила под потолком зала для семинаров несколько цветных шариков. Утром разослала по внутрифирменному Интранету мэйлы с приглашением и в 16.00 уже ждала своих гостей (на нашей фирме можно организовывать «частные встречи» только после 16.00). Пришли все. Кто-то на пять минут, кто-то на пять бокалов, кто-то, чтобы хорошенько поесть. Те, кто любил Сандру, остались до конца. Я очень люблю ее. Я остался до самого конца. Когда все уже вернулись к себе в кабинеты или к себе домой, мы остались одни, вдвоем, и разговаривали, поедая бутерброды с икрой, запивая их шампанским. Именно тогда, во время нашего разговора, Сандра в моем присутствии вслух задавала себе эти вопросы. Это наверняка из-за дня рождения. «Как думаешь, число тридцать пять какое-то исключительное для женщины? Или каждое число больше тридцати является для женщины поводом для грусти и философских размышлений о быстротечности жизни? Как ты считаешь?»

Типичная немка не задавала бы даже себе таких вопросов в присутствии коллеги по работе. В Германии немки и немцы с коллегами по работе, как правило, не разговаривают о своих убеждениях, о религии, которую исповедуют (и на которую идет часть налогов), о партии, за которую голосовали на последних выборах, об отношении к гомосексуализму или к абортам. Тем более не задают вопроса типа «достаточно ли я люблю и достаточно ли я любима?». Но Сандру не назовешь типичной немкой. Она очень красива, у нее кандидатская по маркетингу и татуировка на спине. Летом, когда жарко, она ходит по коридорам бюро босиком и с легкими цветастыми юбками носит обтягивающую майку, выгодно выставляющую на всеобщее обозрение грудь и татуировку. Мне нравится смотреть на нее. Больше, когда она стоит ко мне лицом, хотя и татуировка тоже интересна, особенно когда спина загорелая. Кроме того, у Сандры художественные наклонности, и в свободные минуты она пишет абстрактные картины, которые наша фирма согласилась вывесить в коридоре. Как-то раз она призналась мне по секрету, что хотела бы написать книгу и что даже «носит ее в себе», только пока еще не хватает смелости «выпустить ее из себя в мир».

Думаю, что начиная с определенного числа прожитых лет каждый «круглый» день рождения тормозит человека. А некоторые дни рождения тормозят очень сильно. Когда я отметил свое тридцатилетие (в Польше), то в течение двух недель пребывал в состоянии, которое можно сравнить с депрессией. Мне казалось, что за мной уже больше трети жизни, а я не достиг даже тысячной доли из того, что хотел достичь. У меня было ощущение провала. Но что интересно, в день моего сорокалетия (в Германии) я ничего подобного не испытывал. У меня и здесь было ощущение, что я постоянно нахожусь ниже одной трехсотой в реализации своих планов, но это не вызывало во мне никакой затяжной грусти или меланхолии.

И только когда мне исполнилось сорок четыре года, совершенно без рационально обоснованной причины меня охватило парализующее предчувствие приближающейся смерти. Это предчувствие, наверное, самое точное описание так называемого кризиса среднего возраста у мужчины. Мы все еще участвуем в крысиных бегах, но внезапно до нас доходит, что медали-то все уже розданы и у нас нет шансов взойти на пьедестал. Мы бежим, все отрывистее дыша, но все равно медленнее, чем наши желания. Я помню, как я не хотел смириться с этим. В определенном смысле из-за этой своей непримиримости я и начал писать «Одиночество…».

Сандру ее тридцать пятый день рождения тоже тормознул. Она думала в этот день, между прочим, и о том, хочет ли она хоть что-то изменить в своей жизни и есть ли у нее на это время. Если я задаю себе такие же вопросы, как Сандра вчера, это значит, что я не уверен, что жизнь, которой я живу, лучшая из возможных. Именно так вчера я и понял, разговаривая с Сандрой под шампанское и бутерброды с икрой. Дольше остальных мы разбирали вопрос про любовь:

Достаточно ли я любил/-а и достаточно ли я был/-а любим/-а?

Сандра утверждает, что любит своего мужа, но, несмотря на это, вся в сомнениях и превращает эти сомнения в вопросы: «На самом ли деле этот мужчина самая большая моя любовь? Не упустила ли я, оставаясь с ним, какой-то другой, большей любви? Если пропадает восхищение кем-то после десяти лет совместной с ним жизни, означает ли это, что теряется также кусок любви к нему? Да и делится ли любовь на куски? Или когда начинаешь мириться с его недостатками, которые не замечала раньше, — является ли это доказательством любви (принимаешь человека таким, каков он есть, целиком), или это всего лишь компромисс и доказательство смирения с судьбой во имя привязанности, уважения и некогда произнесенных обетов? Не есть ли это просто удобство и привычка? Или простой страх перед переменами? Не надо ли в жизни, как на рабочем столе, время от времени наводить порядок и переставлять все? А может, жизнь следует переживать частями, отрывками и на каждом отрывке „самая большая любовь“ означала бы кого-то другого? А может, мужчины именно так и живут, обменивая на разных отрезках своей жизни женщин на более молодых? Что это вообще такое — „большая любовь“? Это тот, кого ты любишь, или тот, кого бы ты хотела любить? А стоит ли вообще задавать себе такие вопросы, когда появляются морщины, тридцать пять лет и все меньшие шансы какой-то другой любви, не говоря уже о „большой любви“?!»

Сегодня утром я встретил Сандру в коридоре. Я смотрел на нее немного по-другому. У нее очаровательные мимические морщинки вокруг глаз. Все из-за улыбки, которая редко покидает ее лицо. И сегодня она тоже была улыбчивой и радостной. Как всегда.

Сердечный привет,

Януш Л.

Варшава, пятница

Пан Януш,

на все вопросы, которые Вы задали мне накануне, отвечаю коротко: я, должно быть, как и каждый из нас, почти всего в жизни испытала слишком мало. На этом и основывается сожаление об уходящем времени. Только некоторые счастливчики могут сказать: я ни о чем не жалею, у меня всего было вдоволь, и все по высшему разряду. С другой стороны, если я часто задаю себе этот вопрос, не значит ли это, что у меня еще осталось желание жить? Искренне и громко смеяться, и не важно, что порой без причины. Сандра, о который Вы написали, оказалась в ситуации, сформулированной феминистками так: каждая женщина после тридцати впервые задает себе вопрос, что она собой представляет.