Лоскутный мандарин - Гаетан Суси Страница 54

Мюзик-холл «Гранада» расположен на Бродвее, что само по себе гарантирует наплыв зрителей, и Ксавье, который никак не мог найти здание театра, потому что в сутолоке уже не мог отличить правую сторону от левой, через каждые пятнадцать шагов спрашивал прохожих, где он находится, пока наконец не оказался перед самым входом. Здание было поразительное — с портиком, огромными, помпезными, массивными колоннами, при взгляде на которые невольно возникает вопрос: что это за люди такие странные построили этот дом, зачем они это сделали? Ксавье даже в дрожь бросило, когда он переступил порог роскошного мюзик-холла. Натертый пол блестел, как каток.

Не прошел он и трех шагов, как его остановил резкий свист. К нему направлялся одетый во фрак человек лет где-то шестидесяти с хвостиком, рука у него была вытянута так, будто он уже собрался схватить Ксавье за шиворот, а нога, казалось, подергивается от нетерпения дать ему пинка под зад и вышвырнуть вон из заведения. — Ты что, парень, не видишь, куда идешь?

Ксавье Мортанс сказал, что его зовут Ксавье Мортанс, и, показав на ларец, сказал, что в нем живет Страпитчакуда. Потом спросил, куда ему нужно идти давать представление. Исполненным достоинства взглядом служитель, выгнув дугой бровь, внимательь просмотрел свой список.

— Ну, да, теперь понятно. Номер с лягушкой, так?

Подручный с улыбкой ответил, что именно так. Человек спросил его, что в этом смешного. Ничего, ответил ему Ксавье. Служитель добавил, что в кроссовках в здание входить запрещено, и правила хорошего тона требуют снимать в помещении шляпу. Подручный торопливо снял шляпу и зажал ее в руке, опасаясь, что придется снять и кроссовки. Потом он поочередно поднял ног, и оглядел подошвы, не понимая, в чем дело. Ксавье сказал служителю, что если тот обутый, почему же в таком случае он должен снимать свои кроссовки?

— И кроме того, это господин Кальяри распорядился, чтоб я так оделся на представление, поэтому… — пожав плечами, попытался подручный объяснить служителю.

— В таком случае следуй за мной, я отведу тебя в твою гардеробную.

Служитель повернулся и вздохнул, подняв глаза к потолку.

Ксавье шел за ним не отставая, глядя вверх — его поразила лепнина на потолке, — и когда служитель внезапно остановился, желая убедиться, что подручный следует за ним, тот, семенивший; ногами, врезался прямо в провожатого. Они прошли несколько невысоких дверей, поднялись по нескольким небольшим лесенкам, прошли по каким-то коридорам и прибыли к месту назначения. Точнее, почти прибыли. Потому что служитель пустился в пространные объяснения о том, как отсюда добраться до его гардеробной. Ксавье слушал, кивая. Но как только служитель ушел, подручный понял, что потерялся, и отправился бродить за кулисами.

То, что он увидел за сценой, право же, стоило того, чтобы жить. Там, например, сидела очень грациозная, изящная женщина в купальном костюме. Она читала газету, зажав в зубах трубку и поглаживая густую, как у дровосека, бороду. То и дело она говорила «да» или «нет» мужчине, который полировал себе ногти, выделывая поистине невероятные воздушные пируэты и сохраняя при этом полнейшее спокойствие. (Батут, на котором он скакал, был скрыт от Ксавье перегородкой.) Повсюду стояли детали декораций, куски каких-то пейзажей, двери открывались в никуда или в стену; Ксавье внимательно разглядывал какое-то замысловатое устройство, части которого возносились под самый потолок, а кроссовки его тем временем как будто сами собой спотыкались обо все лежащие на его пути предметы. Реквизиторы и рабочие сцены сновали во всех направлениях, одеяния всех эпох валялись и висели всюду, где было можно и нельзя, и так далее. Ксавье вынул Страпитчакуду из ларца и посадил себе на плечо, чтоб лягушка тоже могла насладиться удивительным зрелищем. Вдруг он наткнулся на клетку, внутри которой стояла страусиха, с шеи птицы свисал поводок. Страусиха, которая неотрывно воззрилась на него, ни с того ни с сего стала ударять в пол своими длинными, как из жесткой резины, ногами, будто печати на полу ставила в приступе внезапно нахлынувшей на нее безответной любви. Ее огромные накладные ресницы, как шторки, взлетали вверх и падали вниз, потому что птице очень хотелось, чтобы подручный показал ей язык. Ради смеха он с ней в шутку поздоровался, и от избытка нахлынувших чувств страусиха громко испражнилась.