Рождество под кипарисами - Лейла Слимани Страница 54

Потом Сельма и Матильда пришли к выводу, что против них ополчилась сама судьба. Что судьба была на стороне мужчин, на стороне силы, на стороне несправедливости. Ведь весной 1955 года Амин редко бывал в новом городе. Рост числа нападений, убийств, похищений, все более жестокая реакция французской администрации на действия националистов привели к тому, что в городе установилась гнетущая атмосфера, и Амин не хотел в нее погружаться. Но в тот день он изменил своим привычкам и отправился в кабинет Драгана Палоши, который решил заказать в Европе саженцы фруктовых деревьев.

– Приезжай ко мне на работу, поговорим о делах, потом я пойду с тобой в банк помочь тебе получить кредит, – сказал врач.

Так все и произошло. Амин, сгорая со стыда, ждал в комнате, полной женщин, многие из которых были беременны. Почти час он обсуждал с врачом сорта персиков, слив, абрикосов, рассматривая что-то вроде каталога с картинками на глянцевой бумаге. Потом они вместе отправились в банк, где их принял мужчина с шелушащейся кожей. По словам Драгана, этот человек был женат на алжирке и жил за городом, близ одного из фруктовых садов, которые горожане арендовали для воскресных пикников. Банкир с воодушевлением и знанием дела подробно расспрашивал Амина о его сельскохозяйственных планах, что изрядно удивило фермера. В конце беседы они пожали друг другу руки, договор был заключен, и Амин вышел из банка с чувством исполненного долга.

Он был счастлив и потому шел по авеню Республики, никуда не торопясь. Он думал, что имеет право спокойно прогуляться, посмотреть на женщин, подойти к ним настолько близко, чтобы почувствовать аромат их духов. Он не хотел возвращаться домой, а потому неспешно шагал по улице, засунув руки в карманы и окидывая взглядом витрины, шел, позабыв о городских беспорядках, о брате, об упреках Матильды по поводу его новых вложений. Он смотрел на выставленное за стеклом белье, на остроконечные бюстгальтеры и атласные трусики. Любовался шоколадными конфетами в витрине кондитера, знаменитого своей засахаренной вишней. И вдруг в витрине фотостудии заметил снимок. Несколько секунд он не верил своим глазам. Он нервно усмехнулся и подумал, что эта девушка на снимке удивительно похожа на Сельму. Наверное, она итальянка или испанка, во всяком случае жительница Средиземноморья, он решил, что она очень красива. У него перехватило горло. Ему показалось, что кто-то ударил его в живот, и все тело напряглось от гнева. Он подошел вплотную к витрине, но не для того, чтобы получше рассмотреть снимок, а чтобы загородить его от взглядов прохожих, разгуливающих по авеню. У него создалось ощущение, будто его сестра стоит голая на виду у толпы, и чтобы спасти честь Сельмы, он может только заслонить ее своим телом. Амину хотелось разбить лбом стекло, схватить фотографию и убежать, и он с трудом взял себя в руки.

Он вошел в студию и увидел Люсьена: тот подсчитывал выручку, сидя за деревянным прилавком.

– Чем могу помочь? – осведомился хозяин.

Он с беспокойством посмотрел на Амина. Чего от него хочет этот хмурый араб с недобрым взглядом? Очень удобный момент. В студии нет посетителей, и этот бесноватый, вероятно националист, может, даже террорист, скорее всего, собирается разделаться с ним, просто потому что он один, он беззащитен и он француз. Амин вытащил из кармана носовой платок и вытер лоб:

– Меня интересует фотография в витрине. Та, с молодой девушкой.

– Вот эта? – спросил Люсьен, медленно подошел к подставке, снял фотографию и положил ее на прилавок.

Амин долго, молча смотрел на нее и наконец спросил:

– Сколько?

– Простите?

– Сколько стоит это фото? Я хочу его купить.

– Но оно не продается. Эта пара за него заплатила и должна прийти и его забрать. Пока что они не появлялись, но не стоит отчаиваться, – ворчливо произнес Люсьен и рассмеялся.

Амин бросил на него зловещий взгляд:

– Скажите, сколько оно стоит, и я заплачу.

– Но я ведь уже сказал, что…

– Послушайте, эта девушка, – Амин ткнул пальцем в листок картона, – эта девушка – моя сестра, и у меня нет ни малейшего желания оставлять ее хотя бы еще на минуту в витрине вашего магазина. Скажите, сколько я вам должен, и я уйду.

Люсьен не хотел проблем. Ему пришлось покинуть Францию из-за унизительного шантажа, и он перебрался в другой мир – как оказалось, такой же недобрый, хоть и более солнечный, – с твердым намерением держать в секрете свои желания, не изменяя им. Ему постоянно говорили, как строги понятия о чести у арабов. «Тронь их женщин – и тебя порежут от уха до уха», – сказал ему один клиент, когда он только что открыл фотостудию. Люсьен подумал: «Тут я ничем не рискую». За несколько дней до появления Амина он прочел в газете статью о том, как один чиновник не то в Рабате, не то в Касабланке получил удар кинжалом. Напавший на него старик марокканец обвинил его в том, что тот коснулся платка, закрывавшего лицо его жены, рассмеялся и сказал: «Да она блондинка, эта туземка, светлая, как немка. У нее же глаза голубые!» Вспомнив этот случай, Люсьен вздрогнул и протянул Амину фотографию:

– Возьмите. Все-таки это ваша сестра, думаю, вы имеете право забрать снимок. И сами ей отдадите. Делайте с ним, что пожелаете, это меня не касается.

Амин взял фото и вышел из студии, не попрощавшись с Люсьеном. Тот опустил подъемную металлическую штору, решив закрыться пораньше.

* * *

Когда Амин вернулся на ферму, уже стемнело, Матильда сидела в гостиной и чинила одежду. Он остановился в дверном проеме и долго смотрел на нее, оставаясь незамеченным. Он с усилием сглатывал комки слюны, вязкой и соленой.

Матильда увидела его и почти сразу опустила глаза, продолжив штопку.

– Что-то ты припозднился, – сказала она и не удивилась, не услышав ответа.

Амин подошел к жене, посмотрел на шерстяную кофту, порванную на рукаве, на серебристый наперсток, надетый на большой палец Матильды. Вытащил фотографию из кармана куртки, положил ее на детскую кофточку, и Матильда прижала ладони ко рту. Наперсток звякнул, ударившись о зубы. Она выглядела словно загнанный в угол убийца, которому предъявили неопровержимое доказательство его преступления.

– Это совершенно невинно, – в смятении пробормотала она. – Я хотела тебе рассказать. У парня серьезные намерения, он хотел приехать на ферму, попросить ее руки, жениться на ней. Уверяю тебя, он хороший мальчик.

Амин уставился на нее, и Матильде показалось, что его глаза стали больше, что черты лица исказились, рот превратился в огромную дыру, и она вздрогнула, когда он закричал:

– Ты окончательно спятила! Никогда моя сестра не выйдет замуж за француза!

Амин схватил Матильду за рукав и вытащил из кресла. Он поволок ее в темный коридор, крича: «Ты меня унизила!» Плюнул ей в лицо и влепил пощечину тыльной стороной ладони.

Она подумала о детях и не издала ни звука. Она не вцепилась мужу в горло, не исцарапала его, не стала обороняться. Главное, ничего не говорить, дать выплеснуться гневу, молиться, чтобы ему стало стыдно и этот стыд остановил его. Она позволила тащить себя по полу, словно мертвое тело, такое тяжелое, что от этого ярость Амина только возросла. Он хотел драться, хотел, чтобы она защищалась. Он крепкой рукой схватил ее за волосы, дернул вверх, заставив подняться, и приблизил свое лицо к ее лицу.