Эффект бабочки - Карин Альвтеген Страница 54

– Из-за чего он умер?

– Разбился на машине.

– Ох, и как Кевин воспринял смерть отца?

Лизетт пожимает плечами.

– На самом деле, для него мало что изменилось. Но расстроился, конечно. Кевин всегда восхищался папашкой, слова дурного про него при Кевине сказать было нельзя – сын отца в обиду не давал.

Мелисса подползла к ее ногам и начала проситься на ручки.

– Мне от Кевина доставалось, хотя я всегда была рядом с ним, неотступно. А Стеффе достаточно было вспомнить о сыне в день рождения, да еще и не в каждый, и Кевин уже боготворил его.

Лизетт тушит сигарету и закрывает балкон, потом, взяв девочку на руки, сажает ее к себе на бедро.

– Вы, наверное, читали об этой аварии, о ней много писали в газетах. Он въехал в ограждение и перевернулся, спасаясь от полицейской погони. Но, черт возьми, машина-то была краденая, чего же он хотел?

– Машина Стефана?

– Да, ваш двоюродный брат зарабатывал на жизнь не совсем честным трудом, если можно так выразиться. Его отпустили домой на побывку, и вот чем это кончилось.

Я бросаю взгляд на желтую папку, лежащую на журнальном столике. Информации становится все больше и больше, но я внезапно задумываюсь: зачем она мне? Почему я вдруг решила, что кровные узы решат мои проблемы?

– А вам известно что-нибудь о его матери?

– О матери Стефана?

– Да.

– Нет, ничего. Ему ведь было всего пять лет, когда она умерла. Потом была вереница приемных матерей, но к моменту нашей встречи он ни с кем из них не общался. Все свое детство он переезжал из одной приемной семьи в другую.

Подойдя ближе, Лизетт опять садится на диван с Мелиссой на коленях. Девочка сидит, упершись в мамин живот, и украдкой посматривает на меня. Протянувшись за стаканом, Лизетт делает глоток колы.

– Я понимаю, что у Стеффе было кошмарное детство, но жить с человеком, который никому не доверяет, чертовски сложно. Он даже мне не доверял.

Бросаю взгляд на экран телевизора. Приближается финал в спринте, крупным планом показывают готовящегося к забегу Усэйна Болта. Откинув голову на спинку дивана, Лизетт прикрывает глаза.

– Ну, черт возьми, Кевин, разве можно быть таким дураком?

На мгновение я задерживаю взгляд и внимательно смотрю на нее.

– Вам удалось переговорить с ним?

– Нет, Кевину запрещены свидания, но в полиции говорят – он дал признательные показания. Ему нужны были деньги на какую-то поездку с классом в Берлин, и все его одноклассники могли позволить себе оплатить ее. Ну, знаете этих подростков из центра, с богатенькими родителями. – Она вздыхает, потирая глаза. – Хотя на самом деле здесь есть и моя вина. Я твердила, что ему надо попытаться получить это хваленое элитарное образование, думая, будто так проще всего оторвать его от местной банды. Но откуда, черт возьми, мне взять средства на новые мобильные телефоны, одежду известных марок и вечеринки в ресторанах? Бывают месяцы, когда я с трудом наскребаю денег на еду. Конечно, он стал там изгоем.

Я опять гляжу на фотографию в рамке. Кевину семь лет.

– А что за ограбление-то?

– Он ограбил ювелирный магазин.

– Ой.

– Да, я знаю, полнейшее безумие. В качестве оружия он использовал свой пневматический пистолет – обычную дурацкую игрушку. Он получил его в подарок от Стеффе на Рождество несколько лет назад. – Лизетт усмехается, возводя глаза к потолку. – Спасибо Стеффе. Большое тебе спасибо за такую помощь.

Телевизионные комментаторы ликуют. 9,63 секунды. Новый олимпийский рекорд.

Иногда отношение к своим собственным невзгодам можно изменить очень быстро. На обратном пути к станции метро я избавилась от нескольких иллюзий. Поездка на метро занимает те же тридцать семь минут, но в этот раз время тянется значительно дольше.

Выйдя на станции Карлаплан, я позвонила однокурснице по юридическому факультету, которая, насколько я знаю, стала достаточно успешным адвокатом по уголовным делам. Она обещала проверить, что это за дело, и, если Кевин захочет, готова представлять его интересы.

Я прошу ее не из-за того, что он – мой родственник.

Хотя нет, наверное, отчасти и по этой причине. Потому что при более глубоком размышлении я начинаю испытывать необъяснимое чувство вины.

По пути домой захожу в продуктовый магазин в здании торгового центра. Пора пополнить запасы еды для завтраков. Отпуск закончился, завтра вновь вернутся будни, но в этот раз возвращение ощущается по-другому. Раньше я всегда стремилась вернуться на работу. Считала, что будничные рутины проще отпуска, который мы обязаны наполнить успешным содержанием. Может быть, пришло время сменить профессию? Найти себе новый жизненный путь, уже не основываясь на необходимости выиграть спор со своим отцом? Как раз когда я обдумываю такой поворот, раздается телефонный звонок. Поставив сумки с продуктами на кухонный пол, бросаю взгляд на экран мобильного телефона и вижу ряд цифр – значит, этот номер в моих контактах отсутствует.

– Слушаю, это Виктория.

– Добрый день, Виктория. Ведь я разговариваю с Викторией Бергстрём, дочерью Будиль, правильно?

– Да.

– Очень хорошо. Вы знаете, я близкая подруга вашей мамы, меня зовут Маргарета. У вас есть сейчас возможность поговорить, не отвлекаю?

У меня холодеет в груди.

– Нет, совсем не отвлекаете. Что-то случилось?

– Нет, или скорее да, но… Надеюсь, я правильно поступаю, что звоню вам. Просто мне кажется, вам надо знать о том, что ваша мама тяжело больна.

Кухня внезапно делается маленькой.

– Как больна?

– Тяжело больна. Она болеет уже давно, но в последние месяцы ее состояние значительно ухудшилось.

Будиль рассказала, что вы хотели на некоторое время прервать общение, но я думаю, вам бы лучше увидеться с ней.

– Это серьезно?

– Да, Виктория, к сожалению, серьезно.

«Насколько серьезно?» – хочу закричать я, но молчу. Я даже не двигаюсь, только чувствую, как мир вокруг сужается в тесный пузырь, охвативший меня целиком. Все понятно по ее тону, он выразительнее слов.

– Я знаю, насколько для Будиль важно, чтобы вы пришли. На самом деле, это сейчас для нее – самое важное.

Я прикрываю рот рукой. Чувствую, как подступают слезы. Произнесенные ею слова леденят душу.

Самое долгожданное от мамы.

– К сожалению, звонить вашей маме без толку, ее речь стала невнятной, и она перестала пользоваться телефоном. Но если хотите, у меня есть ключ от квартиры, потому что ей немного тяжело вставать, чтобы открыть дверь.

– Где она сейчас?