Последний сон разума - Дмитрий Липскеров Страница 53

После того, как подросток заснул, учителя спустились в подвал и обнаружили там две бутылки, одну из них початую, они вынесли их на свет и прочитали на этикетках: «портвейн „Агдам"“.

С этого момента жизнь Мити Петрова резко изменилась. В ней появился четкий смысл. Портвейн «Агдам» мощно и непреодолимо потянул подростка к себе, словно магнит иголку.

Однако вожделенная жидкость стоила денег, которых у Петрова не было, но которые он научился добывать в младших классах, вытрясая мальцов на переменах.

– Подпрыгни! – просил он какого-нибудь мальчишку.

Глупыш покорно подпрыгивал, и Митя по металлическому звуку определял, есть ли в карманах пацана монетки. Если мелочь позвякивала, то Петров растягивал губы в улыбке, а потом разводил добродушно руками:

– Что это там у нас?

– Где? – переспрашивал мальчишка.

– В наших карманах.

– Деньги, – недоуменно говорил тот.

– Я – сирота, – объявлял Митя. – У меня нет мамы и папы.

– А куда же ты уезжаешь на субботу и воскресенье?

– Я езжу их искать.

– А-а…

– Но для этого мне нужны деньги.

– А у меня мало денег.

– А мне много и не нужно. Давай.

И малыши покорно отдавали свои монетки. Но однажды взъерошенный второклассник, потный от беготни по коридору, вдруг удивленно возразил:

– Но мне они самому необходимы!

– Зачем?

Митя начал злиться.

– Нам сказали взять с собой на кино и мороженое!

– Тебе что, мороженое дороже, чем мои родители? – злобно зашептал Петров. Он понял, что, если мальчишка не отдаст деньги, он его ударит сильно в нос, отчего эта вздернутая штучка наверняка сломается и зальет белый воротничок кровью. – В кино хочешь?

– Я бы тебе дал деньги, – не сдавался мальчишка. – Но ты же врешь про родителей. Они у тебя есть. Я их видел, когда они приезжали на родительское собрание. Мужик лысый и мать с рыжими волосами.

– Дашь или не дашь?

– Не могу.

И тогда Митя его ударил. Саданул со всей силы под дых. Второклассник рухнул на натертый мастикой пол и потерял сознание.

Петров не испугался, наклонился над жертвой и вытащил из кармана брюк мелочь. В основном денежки были медного цвета, но попались и два гривенника. Он быстро ушел с места преступления и стал искать самби-ста с его компанией.

Он отыскал их там же под лестницей и предложил складчину.

– А орать не будешь? – поинтересовался Шило.

– Зуб даю!

– Сгоняешь?

– Ему не дадут! – покачал головой высокий. – Ты, Шило, и сгоняешь!

Шило недовольно заворчал, что вечно ему приходится бегать до магазина, но себя успокаивал тем, что выглядит всех старше, а оттого и отпускают ему товар крепо-стью в восемнадцать градусов.

В этот день компания распила три фугаса и, покуривая по кругу папиросу, кемарила потихонечку, дожидаясь ужина.

А потом, на ужине, объявили, что кто-то из старших классов избил второклассника, разорвав мальчику селезенку.

– Пусть лучше гад сам признается! – возвестил физрук. – А то, когда найдем, ноги вырву!

У Мити Петрова, пьяненького и счастливого, случился порыв прекрасного настроения, и он, не дожевав свекольной котлеты, с кровавыми губами, поднялся из-за стола и возвестил:

– Ну я ему двинул!

– Кретин, – шепнул самбист долговязому.

– Нас привяжет к делу – кастрируем, – отозвался высокий.

Между тем физрук приблизился к сознавшемуся Мите, некоторое время смотрел ему прямо в глаза, а затем резко схватил подростка за руку и вывернул ее за спину, так что Петров взвыл от боли и сплюнул жеваную свеклу прямо на ботинок учителя.

– Ах ты гаденыш!

Физрук загибал руку все выше и выше.

– Мальчишку покалечил за сорок копеек!

Через пять секунд вся школа-интернат услышала сухой треск. Это сломалась в плече рука Мити Петрова.

Лицо Петрова побелело, но он не потерял сознания, а лишь тихо сказал:

– Вы мне руку сломали!

Физрук отпрянул, покраснел и, стирая пот с лица, стал оправдываться, что это случайно вышло, что просто силы не рассчитал.

– Вы мне руку сломали, – повторил Митя. – И будете отвечать по закону.

– Он же пьяный! – защищался учитель, взывая к директору школы и завучу.

– Но я несовершеннолетний, и вы не имеете права ломать мне руку…

Физрука отстранили от работы, а с загипсованным Петровым принялась разбираться милиция. Второкласснику вырезали селезенку, и кто-то должен был за это ответить.

– Ты избил Мышкина? – допрашивал Митю следователь.

– А кто такой Мышкин? – поинтересовался Митя.

– Издеваешься? – спросил следователь и зевнул, так как работал вторую смену.

– Да я правда не знаю, кто такой Мышкин! Может быть, это второклассник, у которого я деньги взял?

– Мальчишка неделю в реанимации пролежал!

– Я силы не рассчитал!..

– Будь тебе лет на пять побольше, я бы тебя сам принял!

Следователь показал большие руки, которые сжал в кулаки, похожие на деревянные биты для бейсбола.

– Если бы да кабы… – сдерзил Митя и тоже зевнул.

Следователь испытал раздражение и понял, что с этим подростком о морали нечего разговаривать, его необходимо карать, а потому отпустил Петрова к родителям, а сам стал заканчивать дело о нанесении тяжких телесных повреждений.

Петрова приговорили к трем годам условно и предложили родителям непосредственно нести надзор за трудным подростком.

Прокурор предварительно поговорил с Иваном Сергеевичем, пугая того черной формой.

– Вы отец…

– Да-да, – согласился Иван Сергеевич и протер платком матовую в веснушках лысину.

– Теряете ребенка, – с грустью в голосе объявил прокурор.

– Ах ты!.. – всплеснул руками муж Кати, а сам подумал о том, что был бы счастлив утерять гаденыша, а лучше всего узнать, что Митьку засадили в самый далекий лагерь страны, а еще лучше всего расстреляли, наплевав на возраст.

– Так что, пока не поздно, – продолжил прокурор, – займитесь воспитанием сына!

Ивану Сергеевичу захотелось закричать, что это во-все не его сын, мол, посмотрите на его харю и на мое лицо, есть ли в них что-то общее, ведь совершенно ничего, обманула меня жена, приписав чужое семя моему организму, но вслух сказал, что непременно отдаст все свое свободное время на пригляд за сыном.