Обще-житие - Женя Павловская Страница 53

Галка Мигунова пропустила два дня уроков, а на третий явилась с важным и загадочным видом. Собрав вокруг себя на перемене особо доверенных лиц (я входила в их число, чем гордилась), она, округлив глаза, жутким шепотом сообщила: «Теперь я стала женщиной. Могу родить». Мы молчали потрясенные, не представляя как реагировать на сногсшибательную информацию. Как это — родить? Рожают только взрослые тетеньки. Снизойдя к нашему очевидному идиотизму, Галка поведала о начавшихся у нее менструациях. Подробности были ужасные, стыдные, невероятные.

— Галка, а это вылечить можно?

И тут взорвалась наша круглая отличница, наша председатель совета отряда, Валечка Прилукова: «Как тебе не совестно, что у тебя такое! А еще пионерка! Красный галстук носишь! Позор! Вот честное пионерское, у меня этого никогда, никогда не будет!»

— Честное пионерское, будет! — весомо пообещала Галка.

Весь урок арифметики я оглядывалась на нее — не может быть, чтобы то, что с ней случилось, чтобы это кошмарное, непостижимое не изменило ее. К тому же и от Аллы Ивановны за такое дело должно было ей по первое число влететь. Но Галка, старательно склонив голову, как ни в чем не бывало выводила что-то в тетрадке, и все ее веснушки были на месте, и тугие косички бубликами, и брови рыжие, правая немного повыше.

По дороге домой я осторожно осведомилась у нее, когда же она будет рожать. Ведь тогда ей придется остаться на второй год в четвертом классе. Галка, искренне изумившись моей темноте, тут же в двух предложениях внятно описала мне, какие действия надо произвести совместно мальчишке и девчонке, чтобы получился ребеночек. Чтобы кретинке было понятнее, соорудила на ходу наглядное пособие: соединила пальцы левой руки колечком и потыкала в него указательным пальцем правой.

— Вот так!

— Врешь! — пробормотала я. — Кто же согласится?

— Дурочка с переулочка, — парировала Галка. — Точно говорю, все так делают!

— Сама дура! Что, хочешь сказать, и взрослые… это самое?

— А ты думала?

Поверить в это отвратительное, страшное и смешное было невозможно. И я сознательно пошла на спасительный, хотя и подлый прием.

— Может быть, скажешь, и Ленин тоже?

— Ну, Ленин и Сталин — не знаю… Может, и нет. А другие — точно да.

Позже я узнала, что мой идеологический шантаж не был оригинален, многие в свое время пытались оградить свою психику от шока подобным способом. Вожди не могли находиться в подштанниках, уж не говоря о без… Существуя в виде портретов на фасадах и плакатах, они обходились лишь верхней частью туловища, украшенной усами, неснимаемыми погонами и орденами — «Мы готовы к бою, товарищ Ворошилов, мы готовы к бою, Сталин, наш отец!» Неужели и они тоже?

На другой день я не пошла в школу, хладнокровно соврала дома, что болит голова… Конечно Галка врет. А что, если нет? Как узнать, ну как узнать? Никого же не спросишь!

Недорогого стоят разжеванные в питательную кашицу и сунутые в равнодушно раззявленный рот знания. Совсем другое дело — жгучие муки любопытства ученого, чесотка сомнений, работа со специальной литературой, внезапное озарение, лихорадочная проверка результата и душевное опустошение после найденного ответа. За этот день я прошла все эти фазы научного исследования.

Ага, понятно, почему мне запрещали читать Мопассана. Значит, там есть что-то про это! День напролет я прицельно штудировала зеленые томики, разыскивая подозрительные на этот самый предмет моменты, перечитывая их по нескольку раз, сличая информацию. Это была кропотливая аналитическая работа, и результат поиска был убийственен: Галка не врала!

Мир, и без того нуждающийся в склейке и подкрашивании, рухнул, и я, раздавленная, молча барахталась в липкой жиже под развалинами. Помощь не придет, не надейся.

Почему, зачем, кем так придумано? Неужели нельзя по-другому? Отчего это тоже называют любовью?

Немыслимо, стыдно ходить по улицам, где мужчины и женщины с будничными лицами делают вид, что они ничего такого не делают. Ненавидела супружеские пары, которые под ручку являлись, бесстыжие, в гости, ели, пили, улыбались, разговаривали про кино, работу, детей и магазины, как ни в чем не бывало. А все другие смотрели на них и знали, чем они занимаются ночью без штанов. И я теперь знаю! Одутловатые, с распухшими губами, беременные тетки тащили перед собой брюхо — свидетельство позорных упражнений — как они смеют выходить из дома, почему не рыдают, простоволосые, от стыда, запершись в темной комнате?

Я подолгу с отвращением смотрела на себя в зеркало — ведь я сама тоже появилась на свет именно в результате этого! На мне печать этого позора. Да-да, и не отвертишься! Изменить что-нибудь уже поздно. В ужасе и ярости я сама додумалась до библейской истины: в наказание за это люди и умирают!

— Перестань торчать у зеркала, — сердилась мама, — рано тебе еще кокетничать!

— Отстань, отстань! Отцепись от меня!

Очень нескоро жизнь перестала казаться вместилищем ужаса зачатия, непостижимый результат которого — расщепление женщины на две жизни. Вычитание из жизни женщины жизни ребенка…

Легкая характером Галка Мигунова выскочила замуж в семнадцать лет за соседа по дому, двоечника и спортсмена Славика. К тому времени, когда я, плутая в трех соснах, страдала на четвертом курсе выбранного наобум факультета, она уже имела двоих крепеньких малышей и денежную работу старшего продавца в сертификатном отделе главного универмага. Галка, снисходя к моему неумению жить, достала мне с минимальной переплатой финский кожаный пиджачок и модную голубую водолазку. Я наивно рассчитывала, что эти предметы помогут мне в решении той самой проблемы, которой она так жестко нокаутировала меня по пути из средней женской школы номер один.