Вероника желает воскреснуть - Вадим Норд Страница 53

Вероника с легкостью перескакивала с одной темы на другую. Без каких-то переходов и связок. Взглянет в окно, улыбнется и скажет:

– Неизвестно, что хуже, понимание того, что самое худшее уже случилось, или ожидание этого самого худшего. «Лучше не делать ничего, чем стремиться наполнить что-либо», – сказано в книге «Дао дэ цзин», которую принято считать мудрой, хотя на самом деле она просто скучная. А еще в ней сказано, что побеждающий людей силен, а побеждающий самого себя – могуществен. А я не то чтобы победить, я познать сама себя не могу. Хотя, казалось бы, чего уж проще – познать себя? Сама от себя ведь ничего скрывать не станешь. Вы, Александр Михайлович, Достоевского любите?

– Очень.

– Все считают его тонким психологом, а на самом деле он просто не знал, что ему делать со своими героями, вот и переливал из пустого в порожнее…

И так далее – от Достоевского к джазовой музыке, от джазовой музыки к сравнению десертов в отечественных и зарубежных ресторанах, от ресторанной темы к пластическим операциям, от операций – к тяготам и лишениям актерского служения. Александр пытался следить за нитью разговора, отпускал замечания, там где надо выражал удивление или восхищение, а сам думал о том, сколько ему надо высидеть здесь, чтобы не нарушать приличий (час или, может, сорока минут хватит?), и как бы половчее сослаться на занятость, чтобы не обидеть Алецкую.

За соседним столиком говорили о жизни двое молодых парней.

– Можно подумать, что красный диплом, полученный в Московском текстильном институте, помог отцу устроиться на автостоянку ночным сторожем. Черта с два! Однако это не мешает ему ежедневно колоть мне глаза отсутствием честолюбия, тяги к знаниям и других полезных качеств!

– Я приехал в Москву, не имея ни профессии, ни какого-либо плана по покорению столицы. В моем арсенале, кроме амбиций, ничего не было. Но я же не утонул – пятый год риелтором работаю!

Александр откровенно заскучал, но держался молодцом, то есть светским человеком. В конце концов, именно этого он и хотел – посидеть немного где-нибудь, да не в одиночестве. Все сбылось, впору радоваться, но почему так скучно?

Провидение снова пошло навстречу Александру, сделав общение гораздо более интересным.

– Знаете, Александр, а ведь вы мне не безразличны! – вдруг, без какой-либо прелюдии, выдала Вероника. – Я еще когда в первый раз вас увидела, восхитилась – какой мужчина! Но виду не подала, потому что тогда мне было не до романтики, ну, вы понимаете. А сейчас я стала собой, той самой Вероникой Алецкой, меня вчера в «Атриуме» трижды узнавали, несмотря на очки. А раз я уже стала прежней, то без романтики мне никак нельзя. Я вообще очень романтичная натура…

– Вы актриса, а актриса не может быть не романтичной, – сказал Александр, лихорадочно прикидывая, как он станет выбираться из этой ловушки, в которую столь неосмотрительно изволил угодить.

Пригласил пациентку в кафе, ага.

– Вы правы. – Вероника игриво повела бровями. – Но давайте не будем уклоняться. Или вам женщины так часто делают намеки, что вы от них устали?

Тон ее голоса в конце фразы звякнул металлом.

«И говорила же мне мама: «Саша, исключения из правил до добра не доводят», – с тоской подумал Александр. – Надо было прислушаться».

Сложившуюся ситуацию можно было сравнить с гордиевым узлом. Распутывать, то есть выкручиваться бесполезно, только еще больше запутаешься. Выход один – рубить сплеча, но осторожно, чтобы ненароком не обидеть Алецкую. И не в предстоящем пилинге тут дело, а в том, что, вернув Алецкой утраченную красоту, нельзя лишать ее веры в себя, веры в свои чары. Что такое красота без чар, без возможности обольщать и очаровывать? Пустой звук. На что похож человек, не верящий в себя? На воздушный шар, из которого выпустили воздух, сколь бы банально и даже пошло это выражение ни звучало, точнее сказать невозможно. Шар без воздуха никогда не взлетит, и человек, не веря в себя, ничего не добьется.

И если сейчас повести себя не так, как следует, то на работе с пациенткой Вероникой Николаевной Алецкой можно ставить жирный-прежирный крест. «Незачет», как принято выражаться нынче, потому что оболочку ты сделал красивую, но зачем-то выпустил из нее воздух.

– Вероника! – Александр выдержал небольшую паузу, во время которой не отрываясь смотрел в глаза, скрытые за стеклами очков. – Мы с вами сейчас находимся в неформальной обстановке, и поэтому я могу сказать вам все…

Только бы не перегнуть палку! Только бы сказать нужные слова правильным тоном! Алецкая умна и весьма наблюдательна, такую на кривой козе не объедешь. Только бы сделать все правильно!

– Буду откровенен – вы мне глубоко небезразличны. Скажу больше – я часто думаю о вас. Вы не представляете, как часто я о вас думаю и с каким наслаждением я это делаю. У меня и сейчас, наверное, очень глупый вид, потому что я сижу здесь и не столько поддерживаю беседу, сколько наслаждаюсь. При других обстоятельствах я бы мог надеяться на что-то большее, но, увы, это невозможно.

– Вы любите мужчин? – Вероника нервно сглотнула. – Или…

– Я врач, а вы моя пациентка, – Александр вздохнул, давая понять, как ему тяжело; тяжело было на самом деле, что да, то да. – И это обстоятельство полностью исключает возможность развития наших отношений. Навсегда.

– Но почему? – удивилась Вероника. – Возможно, в момент лечения это и оправданно, но потом, когда все будет позади… Мы же взрослые люди! Я еще понимаю, когда у педагогов с девятиклассницами…

– Вы всегда остаетесь моей пациенткой, – возразил Александр. – Вы можете обращаться ко мне за консультациями и приходить на операции, если они вам понадобятся… Но дело не в вас, Вероника, а во мне. У меня есть железное, стальное, основополагающее правило – не иметь никаких отношений с пациентками, кроме деловых. Вы знаете, что делает мужчину мужчиной?

– Ну… – замялась Вероника, – это в общем-то ни для кого не секрет, если вы имеете в виду физиологию.

– Мужчину делает мужчиной способность устанавливать правила и соблюдать их.

– Да, вы правы, – согласилась Алецкая.

– Что же касается табу на отношения врачей с пациентами, то это все неспроста. На эту тему написано много книг, но я изложу самую суть, чтобы вы меня поняли и, если можно, простили… Очень коротко. Врач, любой уважающий себя врач, не должен делить пациентов на плохих и хороших, добрых и злых, любимых и нелюбимых. Подобное деление может стать серьезным препятствием в работе. Даже такое светлое чувство, как любовь, если оно направлено по отношению к кому-то из пациентов, способно принести вред. Стоит только впустить эмоции в сферу отношений с пациентами, как полностью окажешься у них в плену, я имею в виду эмоции. Начнешь, даже сам того не желая, делить пациентов на плохих и хороших, симпатичных и несимпатичных и кончишься как врач. Диплом останется, сертификат останется, а врача не будет…

Несмотря на намерение быть кратким, Александр говорил долго – минут десять, не меньше. Дважды сбивался и уходил в философские дебри, ссылаясь то на Платона, сказавшего, что быть обманываемым самим собою – хуже всего, то на Канта с его категорическим императивом [36]. Вроде как Александру удалось найти правильные слова, потому что Вероника слушала его спокойно. Когда он закончил, просидела молча около минуты, выглядывая за стеклом на улице что-то интересное только ей, а потом подвела итог: