Терракотовая старуха - Елена Чижова Страница 53

«Зачем?» – Кузьминский усмехнулся.

«Ну...»

«Зачем? – он повторил, не дождавшись объяснения. – Этому долго не продлиться. Мы-то с вами – люди образованные. К тому же – филологи. А значит, должны понимать». – «Вы... не верите в торжество капитализма?»

«Да при чем здесь... – В чертах его лица мелькнуло оживление, но иное – не то, что он демонстрировал за Фридриховым столом. – Вам знакомо слово прагматик? – Серые глаза сверкнули на темном картоне. – Не правда ли, гнусное? – брови выгнулись асимметрично. – Теперь оно входит в моду. Точнее, уже вошло».

«Да. – Я хотела сказать, что в последнее время их появилось множество – заимствованных слов. На нашей почве они обретают какие-то дополнительные смыслы. Не словарные. – А еще деньги. Вы заметили, как их теперь произносят?»

«Еще бы! – он подхватил с удовольствием. – Горлом, смягчая звук д. Мягко стелют, да жестко спать». Мы засмеялись одновременно. Смеясь, я гадала: как бы подобраться к мешочку...

«Слишком много абстрактных понятий: микроэкономика, макроэкономика... Одна сплошная экономика. Ни тебе истории, ни литературы. Словно ничего этого не было». – Кузьминский нагнул бутылку. Виски лилось золотистой струйкой, тянулось, как загустевший мед.

Здесь в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла, мы совсем не скучаем...

«Вам что, больше нравилось, как раньше? – задавая вопрос, я вспомнила пустые прилавки. Очереди. Любовника, похожего на кролика. Но сказала: – Советская власть?» – «Бросьте! – он сморщился как от кислого. – Советская... Несоветская... Это только слово». – «Видимо, у нас с вами разный опыт». Он поднял бровь: «Разный? Вы хотите сказать, что в прежние времена мне жилось прекрасно? Вы... – он помедлил, – от них пострадали?»

Я опустила голову. На этот вопрос у меня не было прямого ответа.

«Раньше мне жилось очень плохо». – «В смысле, бедно? – Я молчала. – А теперь – лучше? Это хорошо, – пластиковый стаканчик качнулся в его руке. – Значит, вам удалось. Приспособиться к новым условиям существования. Ваше счастье, что вы сумели. Надеюсь, так будет и впредь. Иначе...»

Я смотрела, как качается его пластиковый стаканчик. Следила тоскующими глазами. Как будто надеялась увидеть свое будущее.

Но видела только прошлое и настоящее. Раньше мне не было страшно, но в то же время я всегда боялась, а теперь мне всегда страшно, но я совсем не боюсь...

«Теперь не боюсь», – ему я преподнесла только вывод, пропуская промежуточные звенья. «Не боитесь? Ничего?» – он смотрел удивленно, словно не мог поверить в то, что я не могла доказать.

Ему, высокопоставленному таможеннику, я не стала бы рассказывать про наезд, про пистолет под ребрами, про то, что я совсем не испугалась. Стояла, не чувствуя ни боли, ни страха. Словно уже стала зверем, не имеющим понятия о смерти.

«Да. Именно так, – я ответила на его вопрос. – Не боюсь. Никого и ничего. И не надо мне угрожать. Мешками». Наверное, я слишком много выпила.

«А разве я угрожал? – Кузьминский глотнул из горла´. Золотая струя растеклась по пищеводу, как горький отравленный мед. – Уж не думаете ли вы, что я – их преданный Цербер? Помните из “Белого солнца”: за державу обидно... Есть одна картина. Филонова. Я не помню названия. Стол, – он повел бутылкой, очерчивая контуры. – На нем – растерзанная рыба. Эти сидят вокруг – не то гномы, не то тролли. – Мне казалось, Кузьминский пьянел на глазах. Речь становилась отрывистой и почти бессвязной. – Да, именно рыба. Очень скоро они растерзают... Ваш шеф показался мне приличным человеком. Не похожим на них. Нет, не так... Я подумал: вы не стали бы работать с подонком. А мешочек... Нет, – он отвечал на незаданный вопрос. – Не донесли. Я сам понял вашу схему. Сразу. Ведь это не он, а вы придумали? На вашем месте я придумал бы то же самое. Все просто, – Кузьминский усмехнулся, – понял, но хотел взглянуть. Своими глазами. Убедиться, что ошибаюсь. В конце концов, это мое право: помочь. Может быть, еще и получится... И эти гномы... рассеются...»

Слова были горькими и искренними.

Я хотела, но не успела сказать.

Вывернув из-за угла, милицейская машина двигалась в нашу сторону. Поравнявшись, гаишник вылез наружу. Ленивым жестом, не потрудившись спрятать бутылку, Кузьминский опустил стекло. Протянул какието корочки. Страж дороги раскрыл и прочел. Внимательно сверил фотографию.

«Нужна помощь?» – поинтересовался очень вежливо. «Благодарю вас, – тон Кузьминского стал брезгливым. – Запаску уже везут».

Пустая дорога, выпивший водитель, бутылка, зажатая между коленями...

Как ни в чем не бывало гаишник пошел к своей машине.

«У вас... специальные номера?» – «Угу, – Кузьминский кивнул, не глядя в мою сторону. – Сумел приспособиться. К условиям нынешнего существования, – он усмехнулся. – Как видите, тоже не боюсь».

Что-то выступило в его лице, стало объемным, словно картон пропитался темной влагой. Но я не думала об этом: меня занимало другое. Это другое торкалось в моей крови. Словно кровь, струящаяся по моим жилам, уже успела стать волчьей, как будто я не вылила, а выпила тот заразный кофе. Я думала: романтик. Не будет нам мешать.

Милицейская машина сворачивала за угол, оставляя нас с миром. Опасность, стоявшая в помутившемся воздухе, рассеялась.

Прислушиваясь к своим холодным мыслям, я протянула руку и взяла бутылку. Глотнула и обтерла рот.

* * *

«Ты – сумасшедшая! – Яна гремела замками. – Фридрих уже звонил. Два раза: приехала – не приехала? – она сладила с дверью. – Половина пятого. Ну, и где ты шлялась?»

Я стягивала сапоги, цепляясь за ее руку. «Что он сказал?» – «Что-что? Во-первых, не ори. Дети спят. Сказал, чтобы ты позвонила. Как только явишься. На».

Номер я набрала по памяти.

«Вы – где? – Я не успела объяснить ни слова. – Если не можете говорить, скажите: нет». – «Могу. Я уже дома. Просто была авария. Пробило два колеса. Пришлось ждать, когда подвезут запаску. Не могла же я его оставить... А вы... Вы что подумали?» – «Ничего, – он откликнулся другим голосом. – Подумал, что вас забрали...» – «Меня?! За что?» Чертыхнувшись, Фридрих бросил трубку. А может, нас просто разъединили. На линолеуме, по которому я ступала, остались мокрые следы.

В кухне было накурено. Мутный воздух. Не продохнуть.

«У тебя все мокрое, – Яна вошла следом, – и ноги, и сапоги. Господи, да где ты, наконец, шаталась? По пустырям, что ли?» – «Нет». Я ответила так, как должна была ответить Фридриху, если бы меня схватили и удерживали силой, но дали один раз позвонить.

Решительными шагами я двинулась к телефону. «Ты сумасшедшая?» – теперь она не утверждала. Просто интересовалась.

«И что бы вы сделали, если бы меня?..» На той стороне провода Фридрих не удивился. «Пошел бы на их условия». Он ответил совершенно спокойно, как будто успел обдумать и теперь сообщал результат. «Условия бывают разные». – «Условия всегда одинаковые. Разными могут быть решения. Я бы пошел на любые».