Семь писем о лете - Дмитрий Вересов Страница 53

Выполненные белой краской, они смотрелись ярко, строго и даже немного опасно. Мать, глядя на нее, покачала головой. Фло, застегнув молнию на бауле, повернулась к ней:

– Необходимо, важно, я знаю, чувствую!

В передней раздался мелодичный звонок. Виолетта встала:

– Это Анри. Иди, а то к вылету не успеете.

Она взяла дочь за плечи и чмокнула в нос. Фло подхватила баул и, постукивая каблучками по паркету, направилась к двери.

Они уже выехали за пределы центра и скоро должны были быть в аэропорту «Шарль-де Голль», откуда отправлялся рейс на Санкт-Петербург. Анри что-то рассказывал, Фло не слушала, вспоминая вчерашний вечер.

Она собиралась, таскала из своей комнаты тряпки. Виолетта сидела напротив. Они обсуждали детали вояжа, шутили, пили красное вино и смеялись.

– А почему ты, собственно, не берешь Анри? Он был бы счастлив поехать с тобой. – Виолетта покрутила в пальцах тонкую ножку высокого бокала, посмотрела вино на свет, стрельнула глазами в сторону Фло. – Нет, не хочешь, не объясняй, конечно…

Фло объяснила. У Виолетты на скулах разлился румянец. Она опять закрутила фужер:

– …а Анри, он… ну да, понятно…

Они посмотрели друг на друга и прыснули со смеху. Виолетта поставила вино на пол, взяла лежавший рядом журнал и, как веером, обмахнулась им. Чуть выпятив нижнюю губу, дунула вверх, отбрасывая упавшую на ресницы прядь. Этот привычный, автоматический жест очень шел ей, делал ее молодой и притягательной.

– А что, если я вот так поеду? – Фло развернула «номерную» футболку.

Мать какие-то мгновения смотрела на готическую каллиграфию, а потом сказала:

– Не бери ее с собой.

Фло удивилась:

– Почему, мама?

– Не знаю. Мне тревожно. Не бери.

Виолетта сидела очень прямо. Флоранс стояла с футболкой в руках, не зная что сказать.

В их семье существовало что-то вроде предания. Мать рассказала ей о нем лет шесть-семь назад. Оно касалось ее бабушки и бабушкиного отца, прадеда Фло. Предки Флоранс со стороны матери происходили из Германии. Перед началом Второй мировой войны прадед Фло уехал работать в Санкт-Петербург, который тогда назывался Ленинградом. Война захватила его там, и вернуться назад, в Германию, он не мог: Россия, тогда Советский Союз, и Германия находились в состоянии войны. Бабушка, в то время еще совсем юная девушка, работала на военном предприятии, выпускавшем артиллерийские снаряды, и, когда немецкие войска подошли к Ленинграду и стали обстреливать город, бабушка начала тайно портить снаряды, чтобы они не взрывались. Она боялась, что один из снарядов может убить ее отца. То, что она делала, было очень опасно, потому что на снаряд ставилось ее личное клеймо, своего рода визитка, и, если бы все открылось, она бы погибла. Потом это ей объяснил дед Флоранс, боец Сопротивления, который вместе с американцами освободил ее из концлагеря, куда она все же попала в самом конце войны. На завод приехали из гестапо, походили по цеху и в конце смены ее и еще человек двадцать арестовали. А потом пришел он, сильный и красивый, освободил ее и увез в прекрасную страну Францию, они полюбили друг друга и прожили вместе много счастливых лет. Бабушка до конца своей жизни хранила в шкатулке пожелтевший от времени квадратик картона с записанными на нем несколькими цифрами и буквами – тем самым клеймом, которое она ставила на снаряды. А дед считал, что это их особый знак, код их встречи, код их судьбы. Перед самой поездкой, по какому-то наитию, Флоранс написала его на своей новой футболке…

А прадед выжил и вернулся. На самом деле он был в Ленинграде недолго, его, как и всех других немцев, русские отправили куда-то на восток, в степи, но бабушка верила, что к тому, что он не погиб, каким-то мистическим образом причастна и она.

В Париж прадедушка выбрался в пятьдесят четвертом году – и успел проститься с женой, тихо угасавшей в пригородной лечебнице. Успел он и посмотреть на правнучку, крошку Фло, которую ему принесли в ту же лечебницу в девяностом. А в промежутке было лето в Нормандии, куда прадед нагрянул со своей новой семьей – молчаливой, будто замороженной красавицей-женой Доротеей, беженкой из чешских Судет, и пасынком Ойгеном, тут же переименованным на французский манер в Эжена, миниатюрным блондинчиком, изящным, как статуэтка. Впрочем, пятилетней Виолетте, будущей матери Флоранс, двадцатилетний студент-юрист казался чудо-богатырем, чуть ли не Обеликсом из книжки комиксов. Девочка влюбилась в него всем сердцем и не отпускала от себя ни на шаг.

В следующий раз они встретились двадцать лет спустя. За плечами Эжена была успешная карьера юриста в международной корпорации, три неудачных брака и бесчисленное множество менее обременительных амурных связей (и, как Виолетта выяснит позже, не только с представительницами противоположного пола). У нее на тот момент – факультет французской словесности Сорбонны, должность младшего редактора в небольшом издательстве на улице Шерш-Миди и… и, собственно, все – несколько нетрезвых поцелуйчиков на молодежных вечеринках и робкие ухаживания бухгалтера Ролана, живущего этажом ниже, не в счет. Признаться, в тот вечер она взяла инициативу в свои руки… Их брак продержался рекордные пять лет, во многом благодаря появлению на свет малютки Флоранс. Однако наличие единственного и обожаемого ребенка не заставило не очень уже молодого и изрядно потасканного папашу изменить привычкам молодости, и Виолетта, вконец измученная капризами, истериками и шумными похождениями мужа, ставшими, как говорится, достоянием широкой общественности, подала наконец на развод. Отцовская любовь взяла верх над профессиональными навыками юриста-крючкотвора: Эжен ушел, оставив жене и дочери половину своего немаленького состояния и взяв взамен лишь обещание разрешить ему время от времени видеться с Флоранс. В последние годы она регулярно приезжала к нему в Карлсруэ, где он жил с уже очень пожилой, но по-прежнему величественно-красивой матерью, молчаливая сдержанность которой с лихвой компенсировалась неуемной говорливостью новой жены отца, экспансивной брюнетки с воистину рубенсовскими формами…

Занятая воспоминаниями, Фло очнулась, когда на ее рейс уже объявили посадку. Анри что-то говорил до этого, а теперь стоял и вопросительно смотрел на нее. Флоранс рассеянно кивнула и так же рассеянно произнесла:

– Да, Анри, да…

И взялась за ручку своего баула, который был у Анри. Тот задержал груз в своей руке:

– Фло, ты сейчас мне ответила…

– Ну да, и что?

– Фло, ты поняла, что я тебя спросил?

– Да что такое-то?! – Она начала сердиться. – Мне надо идти…

– Я сказал тебе, мне кажется, что мы с тобой расстаемся, что мы не будем встречаться… – Глаза у него были грустные и умоляющие. – Ведь это не так, ты просто не расслышала, не поняла… пожалуйста, не молчи, Фло…

Флоранс на мгновение задумалась, потом коснулась его щеки губами, взяла баул и пошла к стойке контроля.

* * *