Клиника одной взятки - Мария Воронова Страница 53

– Хорошо, я постараюсь.

– О чем ты думаешь?

– Не скажу. А ты?

– Тоже не скажу. Но мне кажется, мы с тобой думаем об одном и том же.

Она вздохнула:

– Наверное… Скажи честно – ты все еще сердишься на меня?

– Нет. Честно, нет.

– Ты меня простил?

– Давно. Спи.

Он легко провел ладонью по ее волосам.

– Сначала я бесился, ясное дело. А потом понял. Ты просто очень сильно устала тогда. Силы тебя покинули.

– При чем тут это?

– При том. Ты всего добивалась сама, без помощи и поддержки. Продиралась сквозь джунгли, и никто не прорубал перед тобой дорогу. И наступил момент, когда ты поняла, что больше не можешь идти вперед одна.

– Сергей, но…

– Вика, я сам виноват. Если бы я пахал столько же, сколько ты… Или хотя бы заметил твою усталость. Это я упустил тебя, и ты имеешь право меня упрекать, что из-за меня попала в руки такого подонка, как твой муж.

– Я тоже тебя прощаю, – буркнула она и повернулась к стене.

Как легко прощать, когда кончилась любовь…

Когда Вика проснулась, в комнате его уже не было. На столе ее ждали заряженная кофеварка и свежий йогурт. В пластиковой бутылке из-под воды красовалась мясистая белая роза. Вика страшно разозлилась. Дайнега встал, собрался, сбегал в магазин, а она ничего не слышала! Теперь она даже не знает, когда увидит его в следующий раз… Может быть, через два месяца. Или через год…

Она будет сидеть в его комнате, как преданная собачка, и ждать хозяина. Впрочем, она и юридически находится на положении собачки. Ни заработка, ни документов.

Она бежала от тюрьмы, но свободу не приобрела. Она потеряла возможность принимать те решения, которые считает нужными и правильными.

И это произошло гораздо раньше, не тогда, когда следователь назначил ей подписку о невыезде.

Это произошло, когда она впервые взяла взятку.

Уже тогда ей пришлось научиться хитрить, изворачиваться и бояться. Врать родителям. Молчать на собраниях и соглашаться с любыми решениями администрации, чтобы ее не лишили побочного дохода.

За каждый принесенный в конверте рубль она расплачивалась частицей своей свободы.

Что бы сказали моряки с лодки, узнав, что она не добропорядочная учительница русского языка, а беглая взяточница-докторша? Захотели бы флиртовать с ней или не пустили бы на борт? Стал бы Нейман пить с ней водку?

Наверное, они сказали бы ей: «Мы защищаем тебя, рискуя жизнью, а ты обираешь наших матерей! Не хотим тебя знать».

А вот если бы она нашла силы сказать себе: «Да, Родина платит мне очень мало денег. Но я состою у нее на службе и обязана лечить больных. Это мой долг, и я его выполню». Какой свободной была бы она теперь!

Да, она не потеряла свободы тела, но утратила кое-что более важное – свободу духа.

Теперь она не может ни любить Сергея, ни ненавидеть, ни отказаться от его дружбы, как бы тягостна она ни была. Ей придется терпеть любое его отношение к ней – просто из страха сесть в тюрьму. Терпеть, жить сегодняшним днем, не строя никаких планов, потому что ее существование целиком зависит от него.

В один прекрасный день он придет к ней и скажет: «Познакомься, вот моя жена». Ей и это придется стерпеть, улыбаясь. Она даже обидеться на него не сможет, они ведь друзья.

Не лучше ли отсидеть пару лет? Впервые в жизни Вика подумала, что наказание преступника – это благо не только для добропорядочных граждан, но и для самого преступника. Оно избавляет от мук совести и дает человеку право смело смотреть в глаза ближним.

Она говорила Балахонову, что не пойдет в суд, потому что не верит в его справедливость. Да, справедливости не будет, Ира Крымова об этом позаботилась. Но разве Вика не заслужила, чтобы ее судили продажные судьи? Если она брала взятки, почему этого не могут следователь с судьей? Вор, укравший кошелек, даже убийца имеют право на справедливый суд… А она – нет.

Если она хочет сохранить себя, нужно ехать домой и сдаваться следователю. А там как бог рассудит. Каяться она не станет, прежних показаний не изменит. Если ее посадят – что ж, она постарается это вытерпеть, говорят, доктора неплохо живут на зоне.

Представив во всех подробностях, что ее ждет, Вика утратила решимость… Но, допив кофе, поднялась и стала собирать сумку.

Вот Балахонов удивится, когда она приедет! Забавно, что он первый будет отговаривать ее от визита к следователю.

Она долго сомневалась, прощаться ли с Сергеем или уехать по-английски. Потом сообразила, что второй вариант невозможен – у нее нет денег на билет.

Пришлось звонить ему с просьбой срочно приехать. Через полтора часа он уже звонил в дверь блока.

Неймана не было дома, и Дайнега пренебрег ритуальным поцелуем.

– Что случилось?

Морская форма очень ему шла – Вика поневоле залюбовалась.

Надо на него наглядеться – может быть, она видит его последний раз. Он вздохнет с облегчением, когда она уедет. Они будут вести переписку, передавать приветы общим знакомым, но жизнь больше не сведет их вместе. Ей очень хотелось зарыдать у него на плече, но она себе это запретила.

– Я уезжаю. – Она показала на собранную сумку, стоящую посреди комнаты. – Пожалуйста, отвези меня в аэропорт.

Он молчал.

– Ты слышишь меня?

– Да, Витя, слышу. Я думаю, как тебе улететь. В это время года билет достать непросто.

– Меня устроит любой рейс, даже непрямой.

– Ты решила лететь именно сейчас? Через три дня мы идем в поход, меня никто сейчас с тобой не отпустит. Подожди, я вернусь, и полетим вместе.

– Долго ждать?

– Примерно месяц.

Она покачала головой:

– Это очень долго. Мне нужно вернуться сейчас, пока меня не объявили в розыск.

Подумав, он кивнул:

– Добре. Я понимаю, уговаривать тебя остаться бессмысленно?

– Да.

– Даже если я скажу, что больше всего на свете хочу, чтобы ты осталась?

– Даже если скажешь.

– Подумай. Здесь ты в безопасности.

– Но я не хочу жить здесь в качестве твоей комнатной собачки! – выкрикнула Вика. – Я снова хочу стать свободным человеком.

Дайнега пожал плечами:

– Странные у тебя представления о свободе. Тебя же реально могут посадить!

– Ну и что?

– Вика, мне кажется, я ничем тебя не обидел. И содержать тебя, поверь, мне совсем не в тягость. Я счастлив, что ты рядом, что я могу приходить к тебе. Останься, если ты мне веришь. Если ты помнишь, как я тебя любил.