Сметенные ураганом - Татьяна Осипцова Страница 52

– Да, мы думали, что это выход… – пролепетала Маня.

– Думали вы! – возмутилась Света. – А Чечня? Мань, ты что, не понимаешь, где сейчас требуются профессиональные военные?

– Ты права. Я тоже боялась этого, но Миша говорил… – Она посмотрела на мужа.

Михаил обреченно молчал.

– И военные мало зарабатывают, а мне на самом деле нужна помощь. Ни одного помощника нет! Генка со своей розницей разобраться не в состоянии… Вечно я все должна сама…

И Светлана на самом деле заплакала. Маня обняла ее и обернулась к Мише.

– Вот уж не думала, что ты можешь быть таким черствым и неблагодарным! Света столько для нас сделала, а теперь, когда она впервые просит, ты отказываешься ей помочь?

– Маня… – попытался он ее остановить.

– И думать нечего! Кроме того, что ты поможешь Светочке, ты наконец-то себе и нам поможешь. Может быть, мы даже отдадим Пашеньку в платную гимназию. Господи, как я мечтаю, чтобы наш сын получил хорошее образование!

Не отрываясь от Мани, Света украдкой следила за Мишей. Он долго стоял, глядя в землю, но в конце концов поднял усталые глаза и вздохнул:

– Хорошо. Я согласен.

Зря Света радовалась. То, что Михаил стал работать рядом, не принесло счастья, на которое она рассчитывала. Они никогда не оставались наедине, вокруг всегда было полно грузчиков, экспедиторов, покупателей. Кабинет Светланы – выгороженный закуток за стеклом – просматривался со всех сторон. Она сама такой придумала, чтобы удобнее было следить за всем, что происходит на складе. Михаил обращался к ней исключительно по делу и, как только вопрос был решен, уходил к себе, во второй стеклянный закуток. Света провожала его взглядом и кусала губы от бессилия.

Кроме того, вскоре она поняла, что реальной пользы от Михаила практически никакой. А иногда оказывалось, что он вредит делу. Буквально через пару недель после того, как он начал работать, Света обнаружила, что Миша, не посоветовавшись с ней, отослал обратно целый грузовик подсолнечного масла.

– Масло было просрочено, – объяснил он.

Она едва сдержалась, чтобы не взорваться словами, которые совсем недавно появились в ее лексиконе – работая с грузчиками, чего только не услышишь! Мысленно досчитав до десяти, проговорила подчеркнуто спокойно:

– Мишенька, мне это масло досталось почти даром.

– Да, деньги небольшие, и я договорился, нам их вернут.

– Вернут. И сколько я смогу на них закупить такого же масла? Объясняю, поскольку ты цен пока не знаешь: в четыре раза меньше. Ты понимаешь, какую прибыль мы упустили?

– Срок годности масла месяц назад закончился.

– Плевать! Не поленилась бы, посадила кого-нибудь маркером дату закрасить, а то и так бы продали, потому что наши покупатели тоже не дураки, ищут где дешевле.

– Это обман, – сказал он, уставившись в пол.

Она уже рот разинула, но никак не могла подобрать подходящего слова. Самое мягкое, что приходило на ум, – «чистоплюй», но Миша и на такое может обидеться. И он, что, думает, ей доставляют удовольствие подобные махинации?

– Мишенька, моя б воля, я бы никого не обманывала. Это жизнь такая. Думаешь, меня не обманывают? Ладно, проехали… Иди пока, – отпустила она его.

Она решила отлучить Мишу от документации и перевести следить за разгрузкой, отгрузкой и размещением товара на складе. Но и тут он оказался не на месте. Он не мог сообразить, что больше пользуется спросом, и размещал самое ходовое в дальнем углу, так что с погрузчиком не подобраться, а всякую мелочь, залежалую ерунду мог оставить посреди дороги.

В июне, наткнувшись на целый поддон пасхальных наборов у самого входа, Света не выдержала:

– Миша, ты вообще соображаешь, как товар размещать, чтобы работать удобно было? На кой черт на проходе стоят эти пакеты с порошком для куличей? Их в самый угол надо. Раньше, чем будущей весной, их не сбыть!

– Тогда срок реализации закончится. А так, может, кто-то и купит.

– Чтобы их сейчас купили, они должны стоить в два раза дешевле, чем мне достались. Партия места много не занимает. Прикажи оттащить поддон с дороги.

Раздраженная, она прошла к себе в кабинет.

Ну почему он такой? Что за идиотская честность? Неужели Миша никогда не поймет, что в торговле главное – прибыль? Прибыль – любыми путями, любой ценой!

Света вдруг почувствовала себя ужасно усталой, будто на ней воду возили. Здесь проблем полно, и дома не отдохнешь. Генка пристает, что она на работе волнуется, а это может повредить… Настало время изображать выкидыш, три месяца – так она сказала. Дольше тянуть невозможно.

Она сходила в частную клинику, нашла врачиху посговорчивей, дала денег, и они совместными усилиями разыграли спектакль. Света якобы чуть не попала в аварию, клиника оказалась под боком, ей успели там помочь.

Геннадий сильно переживал. Врачиха утешала, говорила, мол, ничего страшного, еще будут дети, только Светлане надо подлечиться. А пока лечится – месяца три – ни-ни, никакой половой жизни.

Света несколько дней для видимости пролежала дома, маясь от безделья, беспокоясь, что там без нее творится на складе. Каждый день она наставляла заменяющего ее на посту мужа, что и как надо делать, но все равно волновалась.

В первый же день после «выздоровления» она на выходе с работы столкнулась с Шереметьевым.

– Уже закончили? – поинтересовался он. – Не осмеливаюсь приглашать на ужин замужнюю даму, но по чашечке кофе мы можем где-нибудь поблизости выпить?

Света согласилась не без удовольствия.

Через минуту шофер Шереметьева распахнул перед ней дверцу элегантного приземистого «шевроле», а спустя еще несколько минут они сидели за столиком в нише полуподвального зала, чувствуя себя практически наедине.

Юрий смотрел на нее и молчал, а Свете казалось, что взгляд его проникает под обтягивающую шелковистую водолазку.

– Как поживаете? – решилась она заговорить первой. – Что-то давно вас не было видно.

– Зашли бы в мой клуб, может, и увидели бы… – хмыкнул он, напоминая о ее визите прошлой осенью. – Впрочем, я два месяца отсутствовал, вернулся на днях.

– Я не спрашивала. Вы, наверное, купили здесь роскошную квартиру, кажется, прежняя была однокомнатная?

– Прежней нет, а новой не покупал. Мне досталась недавно в наследство квартира отца. Он умер.

– Примите соболезнования…

– Не принимаю. Мне его не жаль.

– Как вы можете? – поразилась она.

– Могу. Отец ненавидел меня с тех пор, как я с треском вылетел из училища Фрунзе за нарушение правил внутреннего распорядка. С таким же треском я в девятнадцать лет вылетел из родного дома. Мамы уже не было тогда в живых. И он продолжал меня ненавидеть, пока я учился без его помощи, когда купил себе квартиру, дачу; ненавидел, когда я стал директором ресторана; когда заработал свои первые большие деньги… А особенно он возненавидел меня, когда я год назад нанял ему, разбитому параличом, сиделок и за деньги обеспечил самый лучший уход, какой только можно получить в этой стране. Я навещал его, лежащего пластом, безъязыкого, а он смотрел на меня с такой жгучей ненавистью… Так что соболезнований я не принимаю.