Первая труба к бою против чудовищного строя женщин - Эрик МакКормак Страница 52

После утренней дозы морфия я прекрасно себя чувствовал. И тут явился очередной посетитель. Это был крупный человек, круглый, как бочка. Бочка в дорогом костюме.

– Мистер Полмрак! Доброе утро. Меня зовут Кактейль – доктор Гордон Кактейль. Зовите меня Гордон, пожалуйста. Я – психолог, – заговорил он, улыбаясь.

Мы уселись рядом на двух стульях у окна. Накануне шел снег, а теперь солнце заливало сиянием окрестные холмы.

– Бёрнз решил, что нам с вами стоит поговорить, – продолжал посетитель. – В таких случаях часто дает себя знать затяжной шок. Пациенту нужно выговориться.

Несмотря на большой рост, ничего угрожающего в нем не было. Казалось, все его физические и умственные силы сосредоточены в усилии помочь мне. К такому человеку сразу проникаешься доверием.

– По-видимому, обошлось без травмы головы, – сказал он. – Тем не менее вы полностью забыли этот инцидент. Возможно, следует поискать другую причину амнезии.

Доктор располагал к себе, но я все еще не вымолвил ни слова. Он сцепил широкие ладони.

– Насколько я знаю, – мягко сказал он, – вы говорили о чем-то, пока к вам не вернулось сознание. Бёрнз считает, что перед тем как сесть в машину, вы испытали какое-то сильное потрясение. Нам нужно поговорить о том, что было с вами раньше. Это поможет вам вспомнить, что произошло в машине.

Благодаря морфию я чувствовал себя так хорошо, Гордон Кактейль был так добр ко мне, и я так давно ни с кем не говорил… Я охотно открылся ему. Слова превратились в горячие угли, мне не терпелось их извергнуть. Я говорил и говорил. Вернулся к самому началу, рассказал о своем рождении и о смерти сестры, о смерти отца и безнадежной болезни матери, о вояже на «Камноке» и дружбе с Гарри Грином, я рассказал ему про остров Святого Иуды и про то, как тетя Лиззи убила дядю Нормана, рассказал о пребывании в Доме Милосердия и о том, как я переселился в Канаду, о мирных годах и о кошмарах, загнавших меня в дом с башенками, и о романе с Тристессой; я рассказал о борьбе с черным пятном и о поездке в мотель среди холмов, я рассказал ему о встрече с женщиной и сказал, что то было самое чудесное происшествие в моей жизни.

Но когда дело дошло до обстоятельств аварии, я снова ничего не смог припомнить. Меня удивляло другое: как странно, что я лежу в больнице города Инвертэя, города, который называется в точности как курорт, где мои родители зачали меня. И еще кое-что я припомнил – сон, который я видел в первую ночь на больничной койке: я стоял у окна верхнего этажа какого-то дома в горах, и мимо шла процессия одетых в черное женщин.

Они вдруг застыли на месте, будто кадр на экране. Листья, падавшие с деревьев, зависли в воздухе, словно и время, и ветер тоже остановились. Высокая женщина, несшая знамя, занесла ногу для следующего шага. Знамя развернулось и тоже окаменело, и теперь я мог прочесть слова: «Чудовищный строй женщин». Я посмотрел в окно здания напротив, и там, наверху, тоже стоял наблюдатель, весь одетый в черное, и смотрел на меня холодными, страшными глазами.

Гордон Кактейль умел слушать. Он то и дело кивал, поощряя меня. Когда я закончил, он попросил разрешения задать несколько вопросов.

Но странное дело: едва закончив рассказ, я пожалел о своей откровенности. Эйфория морфия испарилась, пока я излагал историю своей жизни, и к тому же я так увлекся процессом, что почти не обращал внимания на то, что говорю. Теперь я не мог поверить, что решился на такое, выдал себя. Меня охватила неприязнь к доктору. Он застиг меня врасплох, воспользовался моментом, когда мой ум ослаб. Я разозлился, утратил власть над собой.

– Стыдитесь! – заорал я – очень громко, хотя психолог сидел в шаге от меня. – Вы лезете в частную жизнь пациента, когда его накачали наркотиками. Это психологическое изнасилование! Вы попросту насильник! – Судя по неистовой вспышке, морфий еще действовал.

Гордон Кактейль улыбался, оставаясь все таким же любезным.

– Хорошо, хорошо! Это вполне естественные эмоции, – кивал он. – После всего, что вы пережили. Мне осталось задать вам несколько очень простых вопросов. Помогите мне, и я сумею помочь вам.

Перед глазами все расплывалось, я потер их и понял, что плачу. Только этого унижения мне и не хватало.

– Шарлатан, прилипала! Оставьте меня в покое! – орал я. – Оставьте меня.

– Хорошо, – повторил он, неспешно поднимаясь со стула. – Не удерживайте эмоции в себе. Я вернусь, когда вам станет лучше.

На следующий день седовласый полисмен отвез меня на место аварии. Мы ехали молча по однообразным заснеженным дорогам.

– Рано в этому году выпал снег, – промолвил он какое-то время спустя. – Местность вам знакома?

На мой взгляд, все дороги тут выглядели одинаково, точно стеллажи огромной библиотеки. Как отличить одну от другой?

– Почти приехали, – сказал он.

Впереди была развилка, и водитель свернул налево. Короткий проезд мимо рядов вечнозеленых елей закончился пустырем размером с футбольное поле. Водитель притормозил и указал рукой на деревья.

– Здесь нашли машину, – сказал он. – Наверное, вы думали, что все еще едете по шоссе. Когда росчисть закончилась, вы ударили по тормозам, и вас понесло через насыпь прямо на деревья.

Сквозь ветровое стекло я разглядел дерево со сломанными ветками и свежей раной на стволе.

– Ну как, припоминаете? – настаивал полисмен. Я ответил – нет, ничего не помню. Так я сказал ему. Однако что-то знакомое в этой местности было, хотя, готов поклясться, никогда прежде я здесь не был.

– Много лет назад мы патрулировали эти места, – сказал он. – Тут был мотель, его давно снесли.

Я бы ни за что не стал у него спрашивать название мотеля, но он поспешил сам:

– «Горец» – вот как он назывался, – сказал он.