Горизонт края света - Николай Семченко Страница 52

– Конечно, – согласился Дятел. – Потому, например, я тут. По-настоящему Север только-только начал осваиваться. Так что мы в какой-то степени – первопроходцы…

Меня почему-то так и подмывало поиздеваться над высокопарными словами Дятла. Но я вовремя вспомнил, что мне приснился настоящий мужик-первопроходец, а может, и не приснился – сам чёрт не понял бы, галлюцинация то была или сон. Так что уж лучше попридержу-ка язык за зубами.

– А что это за дощечка у тебя, Лёша? – вдруг заинтересовался Дятел.

Лёша не расставался со своей находкой – вертел её, рассматривал значки. Выслушав объяснение, Дятел присвистнул:

– Ого! А твой дед мог рисовать карты?

– Карты? – удивился Лёша. – При чём тут карты? Думаю, он даже слова-то такого не знал – совсем не умел читать…

– А ведь сам говорил: колхозники отправляли его на районные собрания, – вспомнил я. – И он выступал от их имени. По бумажке.

– На бумажке-то пиктограммы рисовались. Дедушка говорил: всем стойбищем придумывали эти речи. Надо сказать о пополнении стада, рисовали каюю, о лове рыбы – сети, вешала, кету в реке… Ну, не пользовался он той азбукой. Рисовал свои доклады.

– Значит, дед не знал, что такое карты? А то я тут нашёл одну любопытную вещицу. Думаю, что карту.

– Где нашёл? – в один голос спросили мы.

– У старой юрты, вон там, – показал Дятел. – Кто-то костёр разжигал, сгрёб в него все деревяшки, а возле него лежала оленья лопатка – жёлтая такая, вся в трещинах. Сам не знаю, почему подобрал её. Посмотрел, а на ней, вроде, карта нарисована…

– Покажи! – попросили мы, и опять чуть ли не в один голос.

– Ну, пошли за мной, хоровики! – засмеялся Дятел. – Надо же, какой талант пропадает – разом говорить. Есть синхронное плавание, а есть синхронная речь, оказывается. О, вам бы показательные выступления организовать!

Балагуря, он привёл нас к своему трактору, вытащил из-под сидения тряпицу, размотал её и подал Лёше плоскую тёмную кость. Она действительно оказалась частью лопатки взрослого оленя, причем – осколок. На нём отчётливо проступал рисунок: плавные закорючки, напоминавшие половинки буквы «О» – должно быть, чертёжник изобразил так сопки, от них тянулись извилистые линии – ручьи, впадавшие в реку; конечно же, это была река – так её обозначают дети: две линии, повторяющие извивы друг друга, от них отходили «рукава» – очевидно, крупные притоки, в некоторых местах река как бы дробилась на несколько частей – проток, и снова спутывала этот клубок в единую нить. Одна из проток была показана рядом параллельных пунктиров – совсем как строящаяся дорога на современных картах, и сбоку от них художник нарисовал несколько островерхих конусов – вроде как юрты.

– Это Старый посёлок! – воскликнул Лёша. – Смотрите, как точно нарисовано: вот в этом месте Сухая протока изгибается – и на рисунке показан изгиб, а вот тут нарисовано несколько ёлочек – точно, неподалёку есть роща лиственниц! А вот здесь – Игорь, смотри! – три креста. Почему-то они обведены кружком. Это те самые кресты, у которых мы были. Голову даю на отсечение.

– Ну, развелось вас, не жалеющих своих голов: то на рельсы кладёте, то на отсечение даёте, – съехидничал Дятел. – Пожалей башку-то: пригодится ещё, шапку зимой на чём носить будешь? Лучше вот сюда глянь, – он ткнул пальцем чуть повыше домиков. – Вот сопочка нарисована, а за ней – смотри: ещё один домик, и вокруг него тоже кружок…

– Наверное, так помечались какие-то особые места, – догадался я. – Ну, например, запретные для охоты или, наоборот, чем-то особо интересные, примечательные…

– Ха! – гыкнул Дятел. – Если верить этой карте, я там был. Никакого домика нет и в помине, даже зимовье-халабуда не стоит. Правда, деревья там растут большие, и река в этом месте широкая – на рисунке все правильно начерчено. А домик-то – тю-тю! Или не было его, вовсе никогда не было – фантазия художника, или провалился он сквозь землю…

– Это всё-таки карта, – решительно сказал Лёша. – Посмотрите внимательнее: точно ведь изображены наши места, разве не узнаёте?

– Может быть, – кивнул Дятел. – Но вот домишко-то зачем художнику понадобилось придумывать? – и тут же сам дал ответ: Может, он его построить там хотел, и что-то вроде проекта изобразил. А это место, кстати, удобное: рядом лесок – там, наверное, зверьё какое-никакое водится, сопочка от ветра прикрывает, рыбку ловить можно…

– А если это обозначает всё-таки не домик? – встрял я. – Смотрите: кресты изображены точно в том месте, где и стояли до недавнего времени. Старики считали это место заколдованным, на него было табу. Вот художник и обвёл его кружочком – ходу, мол, сюда нет. Вдруг и этот домик – тоже табу? Не случаен тут кружок.

– Да нет там никакого жилья, – рассердился Дятел. – Русским языком вам объясняю: в прошлом году в том месте дрова заготавливал, так что точно знаю!

– Но ты же не искал специально следы зимовья, – не сдавался я. – А если оно было построено лет сто назад… или двести, а? Могло ли уцелеть?

– А ведь, вроде, это Парень, – заметил Лёша, внимательно рассматривая лопатку. – Ну, конечно же, вот нарисована Пенжина, а эта линия обозначает реку Парень, и как раз в этом месте, у заколдованного домика, – он бросил на меня быстрый насмешливый взгляд, – они сливаются, и, получается, никакая это не протока…

– Что? – не поверил я. – Что ты сказал? Послушайте, а может, это и есть зимовье Анкудинова, а?

– Как же, – засмеялся Дятел. – Неужели ты веришь, что оно могло простоять три века?

– Существует версия, и ей есть документальное подтверждение, что Анкудинов и Попов построили зимовьё на Парени и жили в нём! – настаивал я. – А вдруг это то самое место?

– Вдруг бывает только пук, – скептически скривил губы Дятел. – Неужели ты думаешь, что существуй зимовье на самом деле, об этом уже не знали бы учёные? И вообще, неужели о его существовании знал только этот неведомый художник? Такого просто не может быть!

– Может, – возразил Лёша. – Представь себе: триста лет назад корякские воины разрушили это жилище, и было там великое побоище, мельгытангов убили. Но потом пришли новые «огненные люди», и местные жители, боясь, что пришельцы обязательно узнают о их вероломстве, постарались скрыть это место, объявили на него табу.

– Что-то в этом есть, – поддержал я Лёшу. – Поколение сменяло поколение, и постепенно осталось только суеверие: это место запретное, туда не стоит ходить – неприятностей не оберешься. Ведь примерно такие же слухи местные шаманы и о крестах распространяли. А этот художник, может быть, оказался там случайно и понял: тут когда-то стояло зимовье, всего-навсего – зимовье, и никаких чертей-келе в округе не водится, сказки всё это! Вот он и нарисовал домик, и кружком обвёл – вот, мол, какое сооружение находилось в запретном месте…

– Логично, – кивнул Дятел. – Но в таком случае археолога из меня никогда не выйдет: я-то ничего там не обнаружил.

– А давайте вместе посмотрим, а? – предложил я. – Тут, вроде, недалеко…