Объяли меня воды до души моей... - Кэндзабуро Оэ Страница 52

— Наверно, уже можно возвращаться в Токио?

— Нет, как бы не содрать нарывы. Думаю, лучше ему побыть здесь еще денька два, — ответила Инаго. — Я чувствую, в Токио ничего хорошего нас не ждет...

Она говорила подавленно и мрачно, но весь ее вид со сведенными коленями и распрямленной спиной казался вызовом какой-то грозной и страшной силе. Быстро надев кофту, она застегнула пуговицы и выбежала из комнаты — приготовить Дзину еду.

Потом, вся светясь радостью, Инаго принесла неизменные макароны, политые консервированным соусом. И Дзин спокойно и размеренно съел огромную порцию — Исана ни разу не видел, чтобы он съедал столько макарон. Затем он выпил много воды, Инаго обтерла его вспотевшее тельце, и он снова лег на матрац, который, пока он ел, проветривался на солнце. Дзин удовлетворенно вздохнул и, улыбнувшись, посмотрел сперва на Инаго, потом на Исана. Он снова услышал голоса множества птиц и сообщил:

— Это синий соловей... Это сэндайский соловей.

И сразу заснул глубоким сном...

— Он и впрямь здорово разбирается в птицах, — восхищенно сказала Инаго.

В голосе ее звучало явное благоговение, вряд ли объяснимое только голодом и усталостью. Но голод, испытываемый Исана, помог ему глубже проникнуть в смысл ее слов. Оставив спящего Дзина, они сошли вниз, приготовили еду и, сидя на кусках лавы, поели. Потом снова отправились загорать, но солнце припекало сильнее вчерашнего, и они облили друг друга водой с головы до ног. Боясь разбудить Дзина, оба не проронили ни слова. Покрытая легким загаром, блестящая, упругая кожа Инаго, казалось, радостно поглощает солнечные лучи, а кожа Исана, надолго замуровавшего себя в убежище, покраснела от ожогов и вздулась волдырями.

В конце концов им пришлось вернуться в барак и немного остыть. Там, в полутьме, вдыхая запах пота друг друга, они вдруг уловили еще одну, новую причину их бегства в барак. И все более запутывавшийся узел их чувств одним махом разрубила Инаго, спросив:

— Может, переспим?

— Да, — ответил Исана с признательностью застенчивого человека.

Сверкнув белками широко раскрытых глаз, Инаго накинула на голову полотенце и выбежала из барака посмотреть, что делает Дзин.

«Может, переспим», — повторил про себя, улыбаясь, Исана. Это не была самодовольная улыбка, но все же он сразу перестал улыбаться, забеспокоившись, а вдруг ничего не получится? Он так давно не знал женщины.

— Дзин крепко спит. Ведь во время болезни он почти совсем не спал, — сказала, вбегая, запыхавшаяся Инаго. Девушка разделась, и Исана увидел, какая она соблазнительно стройная.

— Я давно не знал женщины, и в первый раз у нас, наверно, ничего не получится. Но потом все будет в порядке.

На лице Инаго появилось какое-то неопределенное выражение, и Исана устыдился своих оправданий...

— Вот видишь, — сказал Исана.

— Что «видишь»? Мне было очень хорошо, — ответила Инаго.

— Правда? А я подумал...

Инаго потупилась и тихо засмеялась. Исана грустно улыбнулся. Прижавшись снова к ее телу, покрытому капельками пота, он понял: лучшее, что приносит физическая близость, это ощущение родства двух людей.

— Ты говоришь «хорошо». В этом слове заключен слишком общий смысл, — заговорил он.

Широко открытые глаза Инаго, когда она подняла голову, лежавшую на его груди, затуманились. Наверно, она старалась соотнести его слова со своими собственными ощущениями.

— Возможно... — сказала она, пристально глядя на него и не опуская голову.

— Может, у тебя этого раньше вообще не было?

— Нет, почему же...

— Наверно, было, но не по-настоящему.

— Наверно, — рассеянно сказала Инаго. — Какой вы все-таки ласковый. Казалось бы, вам-то какое дело?

— Ты не права. Это всегда касается обоих. Как ты могла спать с солдатом, думая, что ему нет до этого никакого дела?

Инаго молчала. Подняв голову, Исана увидел в ее глазах слезы.

— Противно... Противно, когда вспоминаю, как обманывала солдата, — сказала она дрожащим голосом. — Но он так старался, и я не могла не обманывать его, а на самом деле ничего не было. Противно...

Она всхлипывала. Снова взглянув на нее, Исана прочел в ее глазах, вымытых слезами, желание...

...В тот день они заснули, тесно прижавшись друг к другу. Они спали в одной комнате с Дзином, Исана чувствовал, что между ними возникла прочная близость.

Хотя кризис миновал, болезнь Дзина не позволяла еще дня три-четыре везти его поездом в Токио. Поэтому Исана и Инаго вынуждены были оставаться на месте. Они любовались деревьями и кустами, мечтали, лежа на солнцепеке, предавались ласкам. Они собирали и ели спелые плоды дикого персика. Наполнив ведро свежей водой и поставив его в прохладное место, они охлаждали в нем персики. Инаго удивлялась и потешалась, глядя, как серьезно и обстоятельно Исана ест плоды дикого дерева.

Обращаясь к душам деревьев и душам китов, Исана размышлял о двух предметах. Одним из них была смерть. Он боялся, что его близость с Инаго, которая, как он надеялся, будет расти, вдруг прекратится — он теперь страшился смерти. И в его мозгу, воспаленном жаром и любовью, воскресали точно вызванные страхом смерти слова харис биайоссмерти, запомнившиеся еще с тех пор, когда он занимался древними языками. Раньше Исана уже говорил Такаки и думал именно то, что говорил: я с удовольствием приму смерть; другой радости у меня, замкнувшегося в убежище, нет и быть не может... Но теперь у него действительно появилось предчувствие, будто он, обессилев, будет застигнут харис биайос смерти. Это предчувствие возникло в связи с насильственной смертью Коротыша и бывшего солдата. Оно питалось страхом, что его неожиданно уничтожат как раз в тот момент, когда он в качестве учителя будет вести занятия чувственного возрождения. «Если бы мне удалось по-настоящему воскресить эту девчонку», — взывал Исана к душам деревьев и душам китов, с досадой сознавая свое бессилие. О Дзине он совсем перестал думать...

Вторым объектом его размышлений была дальнейшая деятельность Союза свободных мореплавателей. «Эта девчонка не мыслит своей жизни без Союза свободных мореплавателей, и если я не продумаю всего, что касается их планов, более конкретно и реально, то не смогу отблагодарить ее даже за ту серьезность, с какой она относится к нашей близости, — беспомощно взывал он к душам деревьев и душам китов. — Я получил от нашей близости колоссальное наслаждение, но сам доставить ей такое же наслаждение оказался не в силах».

Он даже выработал для Союза свободных мореплавателей смелый план, который раньше, когда он укрывался в убежище, ему и в голову бы не пришел. Придумал реальный способ заполучить корабль, достаточно большой, чтобы плавать в открытом море. Решено: он потребует у Наоби раздела наследства Кэ и на свою долю приобретет корабль. Разве нельзя осуществить раздел заранее, еще при жизни Кэ? Если Наоби или умирающий Кэ спросят, зачем мне вдруг потребовался корабль, скажу, что я собираюсь уйти в плаванье, которое обдумал до мелочей за долгие годы, проведенные в убежище, — ведь надо же защитить самых крупных млекопитающих, которым грозит полное истребление во всех морях и океанах. Наоби, несомненно, ухватится за это предложение, рассудив, что и для ее предвыборной кампании будет гораздо полезнее сообщение о том, что Исана и его товарищи отправились в морской поход защищать китов, а не сидят в своем атомном убежище. И впрямь, выйдя в открытое море, Исана мог бы на более близком расстоянии общаться с душами китов, а Дзин пополнил бы свою память голосами морских птиц...