Я боюсь. Дневник моего страха - Катерина Шпиллер Страница 52

Гроб опускали в могилу, поп кадил и нудил, а Валяева вдруг уронила зонт, заломила руки и с жутким отчаянием крикнув «Витенька!» громко разрыдалась.

«Кузен? – Олег Витальевич закашлялся, подавившись дымом пятой по счету сигареты. – Не может быть!»

Когда все было кончено, батюшка с рабочими погрузились в автобус, аВаляева еще стояла у третьей могилы и рыдала в платочек (зонтик картинно валялся в грязи). Глубоко вздохнув, Смирнов решительно вошел «мертвую зону», подошел кАде, поднял зонтик и стал стряхивать с него грязь. Как он того и ждал, вокруг начала сгущаться тишина, а воздух стал обретать плотность. Смирнов подавленно заговорил:

– Я… сочувствую… Что ж это с ним?… Какое у вас лето несчастливое… Такой молодой… – он поглядел ни металлическую табличку: «Лебедев Виктор Семенович, 1972-1995. Ты был неправ, ошибку совершил, но бог тебя простит, ведь ты его любил». Ада всхлипнула, запрокинула голову, чтобы остановить поток слез из-под очков и, прерывисто дыша, ответила:

– Бедный мальчик! У него не было денег заплатить за последний курс института. Жестокое время… Его отчислили, а он не смог перенести. Удавился…

Ну и ну! Бритоголовый амбал наложил на себя руки из-за института? И тут Смирнова как током трясануло: ане пустые ли гробы опускают в землю бугаи? Господи, как все просто! Ему даже легче задышалось: конечно, что ж она, дура, что ли, так рисковать. Если дело выгорит, она при деньгах и на коне, если же ее схватят за одно место, то быстро выяснится, что ничего и не было, так, шутка неудачная, даже не мошенничество, ведь на своей же земле! Гениально! А вся эта дурь с «мертвой тишиной» – плод его воображения! Теперь это наваждение быстренько пройдет.

Олег Витальевич восхищенно посмотрел на Валяеву. Он не сомневался в правильности своего озарения.

– Молодец, Ада Борисовна! – тихонько шепнул он ей, подавая очищенный от грязи зонт. Она с изумлением взглянула на него.

– То есть?

– Ты гений! – Олег Витальевич повернулся и пошел к себе. Он никому, конечно, не скажет о своей догадке, эта чертова баба стоит того, чтобы победить все это быдло. После третьего гроба сомневающихся уже не должно остаться совсем. А он лично крестов больше смущаться не будет. Под ними-то нет ничего! Земля! Воздух!

От радости Смирнов не слышал, каким язвительно-насмешливым карканьем проводила его Карма.

Олег Витальевич не ошибся – через два дня выяснилось, что платить согласны все. Дело в том, что в ночь после третьих «похорон» увезли по «скорой» Веру, у которой-таки начались преждевременные роды. Она вопила не то от боли, не то от пережитого страха, когда три трупа пытались вытащить из нее ребенка. Ее муж Славка сперепугу чуть тоже не стал жмуриком, его едва держали ноги. Хорошо, что «скорая» забрала и его…

На утро Залетовы обнаружили, что у Ваньки опять подергивается голова. В этой семье вообще начался жуткий раздрай. Баба Уля все время подходила к утвердительно кивающему внуку и, ласково поглаживая его по плечику, приговаривала:

– Вот, теперь ты у нас божий человек! Наша радость! Свято-божий ребенок! Это даже хорошо…

– Ульяна Степановна, вы что? – со слезами орала Елена Юрьевна. – Что ж вы несете-то!?

Баба Уля испуганно прижимала сухонькие ручки к груди:

– А что? Ну, как же, как же?

Танька начинала громко ржать и тыкать брата пальчиком:

– Ой, умора! Божий святой Ванька! Божья коровка! Улетишь на небо? Принесешь нам хлеба?

Ее юмор прерывался увесистым подзатыльником от папы Сергея Федотовича, а также его же гневной тирадой по поводу бессердечной дочери. И вот уже одновременно звучат виноватые причитания бабы Ули, всхлипывания Елены Юрьевны, обиженный ор Таньки и гневный рык Сергея Федотовича. Так они теперь и жили… А меленький Ванька сидит себе и соглашается, соглашается со всеми: и с бабулей, и с родителями, и даже с сестрой… Такой бедненький, кроткий, свят, свят… Ох, прости, господи!

Приехавшие к Валентине Павловне погостить на недельку дочь с мужем тут же съехали, не прожив и двух дней.

– Вы что, не чувствуете? От этих могил смердит, смердит! – орала уже на выходе дочь так, что слышнобыло на всех ближайших дачах.

– Да нет же никакого трупного запаха! – ничуть не тише отвечала ей мать.

– А я и не говорю о запахе! – вопила дочь. – Смердение – куда более широкое понятие! Ты, как всегда, ничего не понимаешь, мама!

Зато Смирнов понимал, что имеет в виду эта горластая бухгалтерша-младшая. Втом смысле, что он знал, как вся эта хрень может воздействовать на психику, ежели не ведать правды, разумеется. Хотя, надо сказать, ему самому от этой правды не особенно легче стало: до сих пор при взгляде на кресты унего сводит желудок… Наверно, мало времени еще прошло…

Но главное – народ созрел, дорос и осознал. В среду вечером Смирнов с Валентиной Павловной пошли по дачам товарищества «Дружное» собирать деньги.

А в пятницу утром Олег Витальевич встречался в Москве с Адой Борисовной Беляевой.

Она назначила ему встречу в некоем офисе. Офис оказался в очень престижном московском районе, в доме, что на рынке недвижимости ценится исключительно высоко – каменная, дореволюционная постройка, естественно, с ультрасовременным ремонтом. Комната вся в теплых тонах, кондиционер и обилие ксерофаксов – этих бронтозавров наших дней. Смирнов оказался с Валяевой в этой комнате в сопровождении двух бритозатылочных крепких юношей. Она же вела себя здесь, как хозяйка.

Впрочем, и Карма тоже явно чувствовала себя здесь хозяйкой. Она неторопливо разгуливала по столу, аккуратно обходя стоящие и лежащие на нем предметы, иногда что-то там трогая клювом. «Нагадит же! – изумился Смирнов. – На бумаги нужные или еще на что. Как это Ада ей позволяет?» Стоило ему только подумать об этом, как Карма резко повернула к нему голову и злобно уставилась прямо в глаза Олегу Витальевичу. Она напряглась и замерла.

– Ну-ну, девочка, что такое? – ласково спросила, склонившись к ней Валяева, и легонько провела длинными своими пальцами по блестящим перьям вороны. Та тут же расслабилась и снова важно зашагала по столу.

– Ну, – улыбнулась Ада, доставая из длинной пачки дамскую «Мальборину», – как я понимаю, наши дела в порядке?

Олег Витальевич видел себя дважды отраженным в ее очках. Отражения нежно прижимали к груди кейс и изображали на лицах совершенно одинаковые искательно-угодливые улыбки.

Смирнов похлопал рукой по кейсу и ответил:

– Как будто.

– Однако, – Валяева красиво расселась в вертящемся кресле, закинув одну красивую ногу на другую красивую ногу, и выпустила красивое дымовое колечко. – Ходить с такой суммой одному – безумие.

– Не большее, чем вся ваша затея, – улыбнулся Олег Витальевич.

– То есть? – Ада подняла тонкие бровки. Ах, как хороша она была без своего траура, в коротенькой кожаной юбке, яркой алой блузке, с рассыпавшимися по плечам золотыми кудрями! Даже без глаз хороша! А и к чему глаза при таких ногах?