Суббота в Лиссабоне - Исаак Башевис Зингер Страница 52

— Что там знать? Разве это люди? Поклоняются корове. Как Богу. А китайцы, между прочим, избавляются от собственных дочерей, если их слишком много. Только мы, евреи, верим в единого Бога. Все другие поклоняются крокодилам, змеям, деревьям, и что там еще можно вообразить… Все они грешат. Даже когда говорят: «Подставь другую щеку» — все равно убивают друг друга и продолжают грешить. И ты еще сравниваешь их с нами?

— Если бы у нас была своя страна, нам тоже пришлось бы вести войны. И царь Давид не так уж много проявлял сострадания…

— Ша! Молчи! Поглядите-ка на него, что он только говорит! Господи Боже, помилосердствуй! Не смей касаться помазанника Божия. Царь Давид и царь Соломон — оба они пророки. В Талмуде сказано, что нельзя считать грешником царя Давида…

— Знаю, что сказано. А как насчет Вирсавии? Имя моей матери было Башева — Вирсавия [68].

Всякий раз, когда при ней говорили о Вирсавии, я чувствовал, мать это каким-то образом задевает. И сейчас она залилась краской.

— Ты читаешь эти дурацкие книжки и повторяешь все, что там пишут. Царь Давид жил давно, а эти дрянные книжки не стоят той бумаги, на которой они напечатаны. Кто эти авторы? Пустобрехи!

Я слушал со жгучим интересом. Мы с братом уже про все это разговаривали. Мне вовсе не хотелось становиться лавочником или преподавать Тору, как мне предрекал брат, или же «иметь неряху жену и нарожать кучу детей». Он как-то посоветовал: «Стань-ка ты лучше рабочим».

— Господь поможет, и он станет раввином, а не рабочим. Он пошел в своего деда, — сказала на это мать.

— Раввином? Это где же? Их и так везде полно. И зачем нужно так много раввинов?

— А зачем так много рабочих? Быть раввином — пусть и придется жить в бедности — все же лучше, чем сапожником.

— Скоро все рабочие объединятся.

— Никогда они не объединятся. Каждый только и норовит стянуть у другого последний кусок хлеба. Почему бы не объединиться солдатам и не отказаться воевать?

— О, и это скоро будет.

— Когда же? А пока везде убивают и убивают. Каждый понедельник и четверг в Турции кризис. Мир полон зла, это так, ничего не поделаешь. Здесь никогда не наступит мир — может, лишь на том свете.

— А ты пессимистка, мама.

— Ой, погоди. Там суп кипит.

Мне часто приходилось слушать их разговоры: каждая сторона была по-своему права и блестяще опровергала другую! Каждый доказывал свое, и каждый уверенно приводил нужную цитату. Я помалкивал: свои доводы, свое мнение оставлял при себе. Гои — идолопоклонники, это верно. Но и царь Давид, конечно же, грешил. А когда евреи жили на своей земле, они тоже убивали. Это правда, каждая религия имеет своих пророков, но кто скажет, какой из них на самом деле говорит с Богом? Были и такие вопросы, на которые мать не могла ответить.

— Какое ремесло тебе нравится? — спрашивал меня брат. — Как насчет того, чтобы стать гравером: вырезать буквы на меди или бронзе.

— Неплохо бы.

— А часовщиком?

— Слишком трудно.

— Ничего. Можно выучиться. А доктором?

— Пускай будет доктором. Но что могут доктора? Только деньги берут — за что, сами не знают, Нет, еврей всегда останется евреем, и ему всегда будет нужен раввин.

— В Берлине раввины ходят на лекции в университет! — гордо произнес брат.

— Знаю я этих реформированных. Они всему найдут оправдание — мясное с молочным есть разрешают и бриться тоже. Ну как это можно брить еврею бороду если есть закон Моисея? И что это за раввин, если он сам нарушает закон Торы?

— Они не пользуются бритвой.

— Да уж. Они стыдятся своей бороды, потому что хотят выглядеть, как гои! Таковы эти раввины — могу себе вообразить, что в них осталось от настоящего еврея.

Внезапно в дверях возник отец:

— Уже скоро будет конец этим разговорам? — закричал он. — Скажи, кто создал мир? Видимо лишь тело, и не надо думать, что это все. Тело — лишь орудие в руках Господа. Без души тело подобно куску дерева. Души тех, что пожрали сами себя и совращают других, погрязли во грехе и пороке. Они блуждают в пустыне, преследуемые бесами и демонами. Им слишком поздно открылась истина. Даже Геенна закрыта для них… — Отец уже кричал. — Мир полой блуждающих, неприкаянных душ! Когда душа оставляет нечистое тело, она возвращается в землю и блуждает под землей, ползает там, как червь или рептилия, мучения этих душ невообразимы…

— А тогда, отец, надобно согласиться, что сам Господь творит дурные дела.

— Враг Израиля! Господь любит человека, но если человек сам впадает в скверну, его должно очистить.

— Как можно ожидать, к примеру от китайца, чтобы он знал Тору?

— Что тебе до китайца? Нам до гоев столько же дела, сколько до птиц, до рыб. Когда я читаю святую книгу бывает, вижу что-то очень маленькое — меньше, чем крошечную точку, чем кончик булавки. И это чудо Господне! Могут ли профессора всего мира, пусть вместе, создать хоть что-нибудь, хоть одну молекулу? Атом?

— Допустим. Ну и что это доказывает?

Отец ушел. Мать вышла за покупками. Тогда я спросил брата:

— Ну и кто создал молекулу?

— Природа.

— А кто создал природу?

— А кто создал Бога? — брат оживился. — Что-то такое получилось само, а потом все развивалось из этого первоисточника. Благодаря энергии солнца возникли первые бактерии на границе между воздухом и водой. Сложились благоприятные условия. Творения природы боролись между собой, выжили наиболее сильные. Бактерии жили колониями, появилась способность к размножению.

— Но откуда это все пришло? Где то самое первое место, откуда это взялось?

— Это было всегда. Что-то в этом роде, но никто не знает в точности. Только знай одно: не надо накладывать филактерии рабби Тама [69]. Наверняка не надо. Это все выдумки. У каждого народа свои обычаи. Был такой рабби, знаешь, так он утверждал, что в субботу нельзя помочиться на снег, потому что это напоминает пахотную борозду…

И в юности, и уже будучи взрослым, я много читал книг по философии. Но ничьи аргументы не казались мне более убедительными, чем те, что приводил мой брат у нас на кухне, в дни моего детства. Здесь же мне довелось узнать о таком, о чем в провинции и не слыхивали, — об удивительных открытиях в психологии. Я выходил во двор. Играл с мальчишками в салки, в прятки, в казаки-разбойники — после таких-то разговоров! Воображение работало… Найти бы воду или напиток такой, от которого поумнеешь, узнаешь множество тайн… Вот бы Илья-пророк пришел и научил меня Семи Премудростям… Может, повезет раздобыть телескоп, и тогда я увижу, что там, на небесах… Таких мыслей ни у кого нет — я раздувался от гордости, но при этом испытывал странное чувство одиночества и тоски. И наконец, главный и последний вопрос: что правильно? Что должно делать мне? Почему молчит Господь — там, на семи небесах?