Алчность - Эльфрида Елинек Страница 52

Оба мужчины вначале пытаются, сломив длинную жердь, подтянуть плавающий рулон к берегу, но мало чего достигают. Этот ролик, кажется, к ним не подходит. То ли он не подходит к ним в этой роли, то ли он не подплывает к ним? Мужчины говорят между собой: надо же, как назло сейчас, когда мы вышли поговорить на злобу дня. Птицы кружат над ними и кричат, всё ещё холодно. Слишком холодно для этого времени года, даже здесь. Ангелов мщения мы представляли себе иначе, когда лелеяли мысли о возмездии и хотели кого-то убить, но потом всё-таки одумались. Эти — чёрные ангелы. В этой плёнке скрыто некое лицо и человеческое тело, такой у плёнки вид. Мужчины думают: того, какой у плёнки вид, не может быть. Мужчины знают: то, какой у плёнки вид, может быть правдоподобным. Скоро мы узнаем это точно, гласит закон действительности. Они садятся на корточки и напряжённо всматриваются под воду, которая особенно темна и непрозрачна, но плёнка, которая что-то покрывает, видна отчётливо, и с ужасающей уверенностью они понимают, с кем имеют дело, — со Смертью, с её оружием, постоянно снятым с предохранителя, которое игриво поворачивается по кругу, фиксируя то одного, то другого, нервный указательный палец на холодном теле — в кого попадёт сегодня? Я хотела бы, простите, сперва узнать: может, оба мужчины уже на пути домой? Им действительно лучше было не пить сегодня третью четвертинку, эта прогулка замышлялась не в последнюю очередь для отрезвления. Ну, так именно оно тут и наступило. И будто сверлильная машина для ударного бурения, четыре глаза одним ударом пробуриваются в облик водно-пенного рулона. Это простой пакет, но что только не приводится в действие! В сериале задействовано восемьдесят два криминалиста страны, и двадцать — только на этом инциденте.

Мобильник сюда, звонок туда, ужас уже приготовлен, упакован, охлаждён и снова развёрнут двумя мужчинами. Пожалуйста, приходите немедленно, мы видим скрытое и хотели бы знать, что там внутри. Их жёны всегда укрыты лишь стёгаными одеялами, а одеяла прикрывают и приоткрывают лишь привычное, с каждым днём всё более прогорклое и залежалое, и к тому же это приходится, если хочешь получить своё удовольствие, часами ещё и улещивать и обласкивать. То, что представлял себе, не получаешь вообще никогда. Хорошо бы было сейчас удалить эту оболочку, это привело бы нас решительно ближе к нашей ныряющей носом, беспокойной цели. Мы слышим разговор устрашающих голосов в сопровождении синей мигалки и, как будто одного этого мало, ещё и вой сирены. Мы слышим, как голос что-то хочет нам сказать: вы имеете дело со Смертью, будьте осторожны, может, она ещё здесь и прихватит и вас с собой. О, как это возбуждает. Ну, не так уж это и плохо, говорит другой голос из экстраминиатюрного телефона, который можно раскладывать, чтобы он казался больше, и это кому-то кажется более вдохновляющим, чем то, что оказалось под водой и что подстерегают птицы, а не рыбы, поскольку рыбы не водятся в этой особой стихии, которую я имею в виду. Жандармерии не возбраняется являться, собственно она даже должна, и вот она явилась. Господин Курт Яниш сегодня не при исполнении, ему повезло. Иначе бы ему пришлось проходить курс актёрского мастерства, а так он смог на этом сэкономить, вдобавок к остальным своим сбережениями, которые, к сожалению, всегда расходятся, когда в них так нуждаешься. У него лишь негативные сбережения, то есть долги. Их больше, чем волос на голове. Он хотел бы, чтоб было хоть одним меньше. Но для этого дома должны приходить и оставаться. К счастью, они тяжелы на подъём и малоподвижны, но, несмотря на это, когда-нибудь будут привлечены — в качестве залоговой гарантии для следующих домов. Так из ничего выходит нечто, но пока что не выходит ничего. Пока не выходит, но мы имеем хорошие виды. С берега искусственного озера поднимаются двое мужчин, которые выполнили свой гражданский долг; они поднимутся, конечно, и против властей, натерпевшись от них, рано или поздно, это их человеческий долг, поэтому все так делают. Они лишь тогда в долгу у властей, люди, когда приходит время снова аккуратно выдворить кого-нибудь из «не наших». Итак, власти примчались по колдобинам просёлочной дороги, громыхая и трясясь, и сейчас только зря задержат обоих мужчин на несколько часов. Эта дорога — единственная, по которой жандармы могут попасть сюда, если не хотят идти пешком, отчего пострадало бы их достоинство и фестоны на погонах, а они ещё пригодятся им для наших восточных границ и границ со Словенией, чтобы поддержать авторитет. Эти должностные лица, в конце концов, контролируют сто сорок километров зелёной государственной границы в Штирии, в суперуниформах — с куртками и фуражками. От их строевого шага содрогается вся окраина. Учёба в филиале учебного отделения Бад-Радкерсбурга длилась полгода, должна же она и окупиться когда-то, вот тогда они действительно смогут эффективно защитить богатства местных и с почестями проводят последних, в полной мере насладившихся покоем, в царство небесное (которое и без того принадлежит только им), так что никто не сможет напакостить им напоследок. Так. Вот оно, и правда, в воде. Смотрите. Видите? Что это? Нужна лодка. После нескольких Туда и Сюда, Вперёд и Назад, и Раз-два-взяли и после преодоления мёртвой зоны воды груз был доставлен на лодке в микроскопический порт и извлечён на берег. Водолазы не понадобились. Вот наверху волосы, это мы видим сразу. Но теперь мы всё поняли и теряем над собой контроль. Господи Иисусе, волосы и правда настоящие! Один из мужчин предаёт всё своё нутро руце Божьей и коллегам и стопам жандармов, которые едва успели вовремя отскочить, не переставая при этом говорить в свою рацию и слушать щелчки и хрипы, вырывающиеся оттуда, как дичь из чащи. Уже скоро здесь всё кишит людьми в форме (а позже и гражданскими высокого ранга). Часть гладкого лба видна из-под напитанных водой волос, которые не влезли под плёнку, либо их не очень постарались утолкать туда. Наверное, кто-то очень хотел обладать человеком и для этого отнял его у себя самого, — я хочу сказать, он отнял этого человека у него, не знаю, как объяснить. А может, этого человека выбросили просто так, потому что он больше не находил применения. Ещё раз: преступник отнял человека не себе (это бы ничего не дало преступнику, ведь он явно больше не находил применения для своей добычи), а человека у себя самого. Этому человеку не хватало бы себя самого, если бы он был ещё в сознании. Не знаю почему. Глаза просто впиваются в рулон, но и не могут одни поглотить его. Невозможно. Мы этого не усваиваем. Птицы разочарованы, но озеро получило облегчение, оно ушло от ответственности, и оно не должно, вдобавок к избытку, в котором оно и так уже находится, заглатывать ещё больше удобрений. Фотографы, следователи, неописуемое волнение — всё это в короткое время перенасытило деревню и сорвало её, отяжелевшую от всего того осевшего дерьма, которого здесь пришлось наслушаться, как в весенний паводок, который перекатывается вздувшимся потоком через закрытую для движения главную улицу, и из него торчат наши грехи, как обломки деревьев и бетона. Люди, прежде любившие укромно присесть, чтобы никто не видел, как они справляют нужду, впредь зарекаются делать это. За любым кустом тебя может кто-то подстерегать, и в конце концов окажешься в озере. А тот, кто запаковывает и выбрасывает другого, будет ещё потом лживо утверждать, что перед тем даже знать его не знал. Вот это нам ни к чему. Чтобы в смерти ещё и отреклись от нас, как от Иисуса его браткú. Вот умрите, тогда сами будете диву даваться, чего только люди не раструбят о вас. Но здешние люди скорее молчаливы. Из них не так легко слово вытянуть. После первых снимков рулон развернули, и открылись прелестные лицо и тело. И тело, и лицо ещё сохраняли нежную смиренную красоту, лицо молодой женщины выглядело так, будто она заснула, но на самом деле в ней всё давно лишилось всякой жизни. Кто-то настроил жизнь против неё, и жизнь ушла в стойкой обиде. С этой — больше никогда! Чёрных штиблет здесь нет, здесь джинсовая куртка с воротником шалью, которой мы уже хватились, сумочки нет тоже (где она? Её так и не нашли!}. Жандармы сразу видят, кто это, эту молодую пропавшую они видели на экранах своих компьютеров, а теперь видят её живьём, вернее в натуре, в той натуре, которая их неприятно поражает. Оставьте их в покое, покойных, их слишком много, чтобы хоть что-то знать хотя бы об одном волосе с их головы.