Доктор Данилов в тюремной больнице - Андрей Шляхов Страница 52

Беда, как известно, всегда приходит оттуда, откуда ее не ждут. Соседи у полковника были хорошие. Ими были профессор-уролог из Твери и подполковник из областного «Госнаркоконтроля», когда-то начинавший службу вместе со Скельцовским, уважаемые люди, любители шашлыков, бани и преферанса, не слишком любопытные (разных тайн им по работе хватало выше крыши).

Другим соседом уролога был отставной генерал-майор, срочно ушедший в отставку год назад после скандала, связанного с привлечением военнослужащих срочной службы к ремонту его квартиры на Чистых прудах. Он тяжело переживал свою отставку молча, как и подобало настоящему мужчине и солдату, но от этого становилось только хуже. Ему то и дело снилось последнее место службы — величественное (или помпезное, это кому как нравится) здание главного штаба сухопутных войск на Фрунзенской набережной, откуда его выставили быстро и не очень-то вежливо. Разве можно было отставному генерал-майору смириться с тем, что кто-то из соседей спокойно, систематически и совершенно безнаказанно творит то же самое, только вместо труда солдат-срочников эксплуатирует заключенных?

Генеральский чин, помимо множества других преимуществ и достоинств, побуждает своего обладателя мыслить масштабно и оперировать глобальными, а не какими-нибудь местечковыми категориями. Майор написал бы кляузу в областное управление, и все бы закончилось благополучно. Полковнику Скельцовскому досталось бы устное внушение («Не можешь делать тихо и незаметно, не делай вообще»), и на том все бы и закончилось, прервалось бы на некоторое время, потом возобновилось бы в условиях повышенной секретности.

Генерал-майор обратился в высшую инстанцию: написал в Москву, самому директору Федеральной службы исполнения наказаний. Любить — так королеву, украсть — так миллион, доносить — так Самому Главному Лицу. Хорошо еще, что президенту не написал.

Генерал-майору, как офицеру, верному корпоративным интересам и хранящему честь мундира, не раз приходилось класть под сукно различные письма-заявления и многое спускать на тормозах. Поэтому он отправил копию своего письма еще по одному адресу — в Генеральную прокуратуру Российской Федерации. Заказное письмо с уведомлением о вручении стоит недорого, с генеральской пенсии можно хоть сотню ежемесячно отправлять, еще и на жизнь останется. Хотел генерал-майор еще и в газету «Московский пустословец» написать, но передумал, пожалел соседа. Добросердечие и старым воякам не чуждо.

Прокуратура сработала первой. Проверка мудро нагрянула на дачу, а не в колонию — так проще. Приехали на двух автомобилях шестеро мужчин с каменными лицами, встали у ворот, махнули в воздухе удостоверениями и потребовали у вышедшего на стук прапорщика Девяткина впустить их внутрь.

Прапорщик был недалеким, но преданным (такие два качества сочетаются довольно часто). Он знал, кому служит, и верил в то, что Хозяин спасет его от любых неприятностей, которые могут возникнуть во время службы. А еще Девяткин, пользуясь удаленностью от начальства, совсем недавно выкурил косячок, и потому ему море было по колено, а проверка прокуратуры, сами знаете, по какое место.

Тому из прокурорских, который вел переговоры с прапорщиком и вцепился рукой в калитку, не давая ее закрыть, не повезло больше всего. Он очень больно получил по руке дубинкой. Обошлось без перелома (прапорщик служил семнадцатый год, и в любом состоянии рассчитывал силу удара сообразно моменту и обстоятельствам), но было очень больно.

Стук в калитку, перемежаемый матерной бранью и угрозами применить силу, должного действия не возымел. С той стороны послышалась не менее изощренная брань, насчет силы было сказано: «Мы тут не пальцем деланные, попробуйте только сунуться!»

Полковник Скельцовский, узнав о проверке, бросил все дела, сел в свой недавно купленный «Лексус Джи Икс» и помчался на дачу. Приехал он вовремя, успел до прибытия спецназа, поэтому обошлось без штурма. Лично провел сотрудников прокуратуры на свою дачу, выслушав во время осмотра много чего лестного в свой адрес и о своих подчиненных. Зэки откровенно наслаждались зрелищем, разыгравшимся на их глазах. Не каждый день увидишь, как Хозяина и его псов ставят на четыре кости прокурорские.

Улучив момент, Скельцовский отвел старшего из проверяющих в сторонку и, многозначительно и многообещающе глядя ему в глаза, предложил решить дело миром. Старший рассмеялся, обозвал Скельцовского юмористом и по-свойски, как офицер офицеру, посоветовал не добавлять себе еще одну статью. Поняв, что дело пахнет керосином, Скельцовский сразу после отбытия проверяющих рванул в Тверь, в областное управление, пообещав по возвращении сотворить непоправимое с прапорщиком Девяткиным, которого опрометчиво считал виноватым в том, что дело не удалось решить миром.

В областном управлении ему продемонстрировали копию письма, присланную из Москвы. Узнав, кто явился истинным виновником его бед, Скельцовский поскрипел зубами и мысленно поклялся через полгодика пустить соседу красного петуха. Око за око, зуб за зуб, услуга за услугу.

Человек, на которого заведено уголовное дело по обвинению в злоупотреблении должностными полномочиями, не может руководить исправительной колонией. С учетом того, что заместители по охране и по БОР оказались причастными, исполняющим обязанности начальника колонии назначили заместителя по кадрам и воспитательной работе подполковника Пецоркина.

«Нечаянная радость хуже заведомой беды», — гласит народная мудрость. Неожиданно для всех, в первую очередь, для себя самого, став и.о. начальника, Пецоркин решил показать себя во всей красе, стать максимально строгим и требовательным начальником, укрепить дисциплину. А с чего надо начинать ее укрепление? Разумеется, с медицинской службы. Реформы очень показательно начинать с медицины и образования, но школа начальнику колонии не подчинялась, поэтому медицине пришлось отдуваться за двоих.

Для солидности Пецоркин нагрянул в медчасть не один, а со свитой из заместителя по тылу майора Мазаева и начальника отдела спецучета капитана Глазунова.

— Вы бы, Юрий Алексеевич, еще и Бескровного с Капрановым взяли до кучи, — проворчала майор Бакланова, увидев незваных гостей.

С Пецоркиным она соблюдала напряженный нейтралитет, иначе говоря, оба тихо ненавидели друг друга. Пецоркин ненавидел Бакланову за чересчур острый язык, а она его — за чрезмерную дотошность и склонность к нравоучительным сентенциям. Пока, несмотря на разницу в званиях, они занимали равнозначные должности, неприязнь тихо тлела. Теперь Пецоркин решил использовать свое возвышение с максимальной пользой, убить одним ударом двух зайцев — и себя показать, и нахалку Бакланову погнобить, чтобы знала свое место.

— Это уж мне решать, кого приглашать, а кого нет! — резко ответил Пецоркин, давая понять, что исполняющий обязанности начальника пользуется всеми начальственными полномочиями и достоин такого же уважения (или почтения), что и настоящий Хозяин.

Недружелюбие инспекции проявилось сразу же с замечания, сделанного стоматологу Глухову. Точнее не ему, а Баклановой по поводу Глухова.

— Что же это у вас, Лариса Алексеевна, офицеры ходят на службу небритыми и пуговицы на халат пришить ленятся? — спросил Пецоркин, едва войдя в стоматологический кабинет. — Распустили вы подчиненных…