Интересная Фаина - Алла Хемлин Страница 52

Чего греха таить, при царизме почта работала. Абовиц получил письмо Серковского через два дня и с ходу ответил.

Абовиц написал Серковскому, что ему ничего никуда не давит, а наоборот, даже везде сильно просторно. Что если Серковскому куда-нибудь давит, так пускай Серковский возьмет свои ручки и будет давить это обратно. И если что, так Абовиц готов помочь Серковскому умным советом и даже добрым словом.

Еще Абовиц написал Серковскому, что каждый день вспоминает покойную жену Серковского Елизавету, которую зачем-то постигла смерть от электричества.

Еще Абовиц написал Серковскому, чтоб Серковский был к себе осторожный во все на свете минуточки, потому что в мире есть многое и кроме электричества.

Серковскому стало плохо везде — до самых последних косточек за ушами.

Абовицу стало тоже нехорошо, хоть и не за ушами.

Абовиц решил, что за Серковским нужен глаз и плюс еще глаз. Что Серковский начал проявлять себя дурак дураком. Из науки известно, что когда человек из умного делается дураком, так обратного хода никуда не бывает.

* * *

Абовиц не умел ничего не задумывать про деньги. Потому Абовиц как раз задумался про то, чтоб делать фальшивые бумажки.

Делать такое в Одессе Абовиц на всякий случай не захотел. Абовиц задумался про Киев, потому что задумал поставить новое дело на большую ногу.

И вот Абовиц все ставил и почти что поставил. А тут — Серковский, который тоже в Киеве, тем более с дурной головой и ногами, которые могут пойти не туда и сказать не то.

До чего же наука играет человеком! Из науки уже давно известно, что если кто-то из города уезжает, так кто-то в город и приезжает.

Когда Галина вечером села в поезд ехать третьим классом в Одессу, на этом же поезде вторым классом, только рано утром, приехал в Киев молодой мужчина-брюнет в прическе под барчука и в пиджаке с брюками под хорошего человека. У мужчины имелся большой чемодан на два ремня и чемоданчик, с каким доктора ходят от одного к другому.

С вокзала мужчина на дорогом кучере поехал в гостиницу Мармурова на улице Заречной.

Этот молодой брюнет был родной сын того Мотача, что работал на подхвате у Абовица. Этого Мотача по имени звали Петр Мотач, 1879 года рождения.

Петру в 1901 году исполнилось ровно двадцать два года.

А когда Петру исполнилось ровно пятнадцать лет, он уже умел своими руками почти что все на свете, что хорошо умел своими руками папа Мотач на работе у Абовица.

При царизме среди людей находилось много тех, кто с утра до вечера кланялся коммерции. После 17-го года рабочие сделали так, что коммерция закончилась. Потому что коммерция — это когда купи-продай и никакой заботы о рабочих.

И вот папа Мотач докланялся до того, что отдал своего единственного сыночка в коммерческое училище. Петр тогда по уму был дурачок, потому начал хорошо учиться и даже получил в самом конце похвальный лист. Петр на радостях выписал себе еще пять листов даже красивей и решил весь отдаться делу в мастерской у Абовица.

Петр взял и стал в работе еще лучше своего папы Мотача. Тем более папа Мотач был по характеру несмелый. А Петр по характеру был смелый. Папе Мотачу было неудобно перед цифрами. А Петру было удобно и перед цифрами, и перед всем на свете, что при хорошем случае хорошо считалось в свой карман.

Интересно, что Петр Мотач уже давно по мужской красоте брал пример с Серковского, которого то тогда, то в другой день все время видел в мастерской у Абовица.

Петр завел себе прическу под Серковского, мазал голову и, как только у Петра получилось по закону природы, завел серковские усы, хоть сильно меньшие по сторонам, и попросился учиться у Серковского говорить под адвоката.

Петр почти что научился говорить и сильно хорошо научился делать левым глазом, как Серковский в суде перед людьми. Серковский говорил, делал глазом — и люди все на свете хорошо слушали.

Петр как-то научился говорить не под одного Серковского, а и под людей. То заговорит под барчука, то под возчика, а то под приезжего проездом. Петр и ногами научился ходить под кого попало тоже.

* * *

В суд Петр ходил не только для Серковского, но и для одного мужчины-секретаря. Этот мужчина-секретарь сидел и записывал, что слышал своими ушами от всех людей.

Петр сначала удивлялся, как же у мужчины успевалось за всеми людьми. Надо ж было, чтоб и буквочка мимо не пролетела, а летела мухой и садилась на бумагу, куда бумага положена.

Петр подумал, что мужчине дает скорость карандаш, потому что не намакáешься.

Петр попробовал сам. Буквочки полетели к Петру как мухи, только половина летела совсем не туда, куда бумага положена.

Петр подумал, что мужчина-секретарь увидел, как Петр старается, и чем-то заподманивал чужих мух к себе.

Петр спросил Серковского.

Серковский сказал, что этот мужчина-секретарь — хороший знакомый и ничего чужого из мух себе не подманивает. Тем более из мухи шубы не сошьешь.

Петр знал, что людям не шьют шубу из одной мухи. Потому Петр подумал, что мужчина посадил в карандаш паука. Паук глотает мух, и получается мух сильно много, на целую шубу или хоть на шапку. А в суде мужчина всегда ходит по порядку — без шубы и тем более без шапки.

Петр попросил Серковского устроить себя на учебу. Петр не хотел сидеть в суде хоть в шубе, хоть без шапки, а хотел узнать, как через паука ловить всех на свете мух до одной.

Через полгода Петр хорошо выучился на стенографа и даже получил про это бумагу и похвалу на словах от учителя.

Когда Петр узнал, что занятие мужчины в суде называется «стенограф», он сильно обрадовался за свой ум. Если взять это слово и посмотреть на него по-русски, прочтется «буквочкам сильно тесно». А где тесно? В пауке!

* * *

Абовиц хорошо понял про Петра и весь его ум. Абовиц всегда все понимал про другие умы и делал, чтоб они шли на пользу делу Абовица.

У Абовица на Петра и его ум получились какие-то виды.

И вот эти виды встали в глазах у Абовица на полный рост.

Киев при царизме был большой город, хоть и не такой, как при советской власти.

Из науки известно, что где есть большой город, там есть и люди с разными руками и тем более локтями. Абовицу надо были такие люди, у которых бы руки были по локоть в нескромности.

У Петра в 1901 году нескромность как раз дошла до нужной полосочки на локте — одном и другом. Потому Абовиц доверился Петру и хорошо попросил вступить в большое дело.

Абовиц для нового дела купил каменный дом на один этаж и восемь окон с сухим подвалом на улице Заречной. Чтоб никто ничего не подумал, Абовиц купчую сделал на Петра. А с Петра по своей хорошей привычке взял расписку. В расписке Петр написал под диктовку Абовица, что от Абовица получена такая-то сумма в долг и что Петр дает взамен свое честное слово и две руки на отсечение. При царизме люди людям не верили, потому получались безрукие инвалиды. Безногие тоже получались, и наука еще скажет о них свое честное слово.