Паразиты - Рю Мураками Страница 51

Солнце заглядывало в окна вагона. На лавках сидело человек десять. Напротив Уихара пристроилась сладкая парочка. Парень был худ как жердь и жевал резинку. Девушка положила ногу на ногу и рассматривала свои пальцы. Железнодорожная ветка изобиловала поворотами, и солнце светило то сзади, то сбоку, то в лицо. Отчего-то цвет его лучей навевал мысли о скорой зиме…

Уихара поставил свой рюкзак между ног. Внутри был ноутбук, спальный мешок и кое-что из одежды. На поворотах вагон сильно трясло, и мало-помалу рюкзак стал наезжать на ноги сидевшей рядом женщины средних лет. Она спала и не проснулась даже тогда, когда рюкзак упал ей на ногу. Уихара посмотрел на ее руки, мирно лежащие на коленях, — на тыльной стороне ладони виднелись какие-то нечитаемые знаки и стояли цифры: «…15-3».

А потом он услышал звук, напоминающий стрекотание ночных насекомых, какой ему доводилось слышать в лесу. Возможно, кто-то из пассажиров включил плеер или еще что… Уихара повертел головой, чтобы определить источник шума, но не нашел. Звук не прекращался. Уихара показалось, что у него над ухом кто-то пересыпает песок в жестянку. «Может, поезд скрежещет по рельсам?» — подумал Уихара. Но в этом случае его ритм менялся бы в зависимости от скорости поезда. Уихара зажал руками уши, и звук усилился. Но как только он попытался прислушаться, звук тотчас же пропал. Уихара было вздохнул с облегчением, но проклятое шипение послышалось вновь.

По мере того как поезд приближался к центру Токио, народу в вагоне становилось все больше. Правда, час пик еще не наступил, и пассажирам не нужно было перелезать через голову друг друга. Каждый стоял особняком, стараясь не касаться соседа. Хотя в вагоне оставались сидячие места, некоторые пассажиры предпочитали стоять, ухватившись за болтающиеся на поручнях петли. Шипение не прекращалось. Всю свою жизнь Уихара страдал от постоянного шума в ушах. Доктор объяснил ему, что шум происходит оттого, что кровяное давление снижается на семьдесят процентов, и это может привести к весьма печальным последствиям. В таком случае требовалось немедленно лечь. Поэтому, валяясь по утрам в постели, Уихара не ленился, а всего лишь следовал рекомендациям своего врача. Однако у его отца был иной взгляд на эту проблему, и даже доктору не удалось его убедить, что его сын болен, а не прикидывается дурачком.

Врач говорил, что мигрень, тошнота и головокружение — всего лишь реакция организма на внешние раздражители. Это были своего рода сигналы приближающейся опасности, как, например, резкие скачки температуры при простуде. Странно, но в лесу Уихара не слышал ничего подобного… если только этот звук не заглушался стрекотанием насекомых и пением птиц.

Рядом с Уихара стоял человек с перевязанной головой. Разглядывая его, Уихара вдруг понял, на что же действительно похоже это шипение. Он вспомнил звук, который издавал аппарат в доме хромой старухи.

Старуха угостила его горячим шоколадом и перевязала рану на руке… Она изменила его жизнь. Уихара вдруг испытал страстное желание отблагодарить ее. «Не будь ее, я ни за что бы не узнал о существовании бомбоубежищ, я бы никогда не попал в этот лес… — думал Уихара. — Я не нашел бы банок с ипритом и никогда бы не увидел, как на солнечном пляже погибают люди, сожженные заживо…» Да, он разбил отцу голову битой, сломал челюсть брату… Все это произошло не на залитом солнцем пляже, но все-таки Уихара удалось увидеть, как на его глазах умирают люди. Они умирали не от ожогов, но зато на их лицах вырастали пузыри размером с мяч. И только благодаря тому фильму, что показала старуха, он смог сохранить хладнокровие при виде таких ужасов. В фильме показывалось прошлое, но обращен он был в будущее… И этот шум в ушах, вероятно, был не чем иным, как сигналом, который подавал ему червь хослокатерия, и сигнал этот означал: «Не забудь!»

Уихара шел по платформе вокзала Синдзуку с банкой колы в руке и пил на ходу. Шагая по ровному асфальту, он испытывал неизъяснимое наслаждение. Ему не нужно было думать, куда поставить ногу, как покрепче ухватиться за ветку, чтобы не полететь вверх тормашками. Лестничные ступеньки не грозили обвалиться под ним, и даже пол в подземном переходе давал ему ощущение надежности и безопасности.

Бесконечные туннели подземных переходов были наполнены светом. На стенах переливалась огнями реклама. В стеклянных витринах мелькали силуэты прохожих. Люди спешили, бежали, толкали друг друга. Ежесекундно раздавались объявления о прибытии и отправлении поездов. Холодно поблескивали металлические ящики камеры хранения. Интерьер здесь немного оживляла картина, изображавшая лавандовые поля на Хоккайдо.

Уихара брел вдоль светящейся стены, волоча за собой рюкзак. На него никто не обращал ни малейшего внимания. В одном из ответвлений, ведущем к эскалаторам, он наткнулся на группу подростков. Зачем они тут стояли? Что делали? Одинаково одетые, с одинаковыми прическами… Даже их смех казался монотонным и однообразным.

Коридоры то пустели, то вновь наполнялись народом. Пассажиры торопились на поезд, то и дело поглядывая на часы. Некоторые неожиданно останавливались посередине лестницы и прикладывали к уху мобильный телефон.

Уихара допил свою колу, поставил пустую банку на пол и подумал: «А ведь точно так же я мог оставить здесь емкость с ипритом». В подземных переходах всегда тепло, даже зимой. Потоками воздуха газ легко разнесет по коридорам. Нужно всего лишь отвинтить крышку, бросить жестянку и преспокойно удалиться. А когда все закончится, можно будет вернуться и посмотреть на покрытые язвами и пузырями тела. У Уихара сложилось впечатление, что многие из прохожих сами бы охотно сделали то же… С рекламного плаката на него смотрела белая женщина. В канавках у стен скапливалась зловонная жидкость, отливавшая всеми цветами радуги. На полу были крупно намалеваны стрелки, названия магазинов и кафе. От надписи «Вам сюда!» тянулись стилизованные изображения человеческих ступней. Одна из стрелок указывала на цифры «4 25"». Другая упиралась в дверь вокзального ресторана. Уихара только сейчас понял, что весь вокзал был буквально исчерчен всевозможными стрелками и указателями направления.

На западе догорала вечерняя заря. В стеклянных стенах небоскребов отражалось темнеющее небо и неоновые огни улиц. Перед выходом из здания вокзала выстроились в ряд огромные щиты с киноафишей, где на фоне мчащегося локомотива коварно улыбалась красотка в черных очках с пистолетом в руке. Позади красотки был изображен мужчина, изо рта которого вытекала тоненькая струйка крови.

Уихара вышел на привокзальную площадь и обомлел. Какой-то тип, обнажив руку, водил по ней лезвием бритвы. Другой тип старательно втыкал себе в язык булавки. В ногах фокусников лежала кепка. Уихара видел, как кто-то бросил в нее монету в сто иен. Тот, который забавлялся булавками, что-то сказал своему подельнику по-английски (ребята эти были то ли европейцами, то ли американцами). Потом взглянул на Уихара и воткнул себе в язык четвертую булавку. У типа были голубые ясные глаза, круглые, словно стеклянные шарики.

Казалось, что в центре города толпа движется беспорядочно, но это была чистая иллюзия. Между домами задувал сильный ветер, унося с собой последнее тепло. Сколько прошло с того дня, как Уихара убил своего отца? Двое суток? Уихара задумался. Ну, во всяком случае не больше месяца. Уихара давно выбросил старые брюки, на которых запеклась кровь, и успел забыть характерный запах сушеной рыбы, что издавали прилипшие к ним кусочки мозгового вещества.