Потрясающие приключения Кавалера и Клея - Майкл Шейбон Страница 51

Едва ли в тот период в Нью-Йорке набралось бы больше пары тысяч немецких граждан, но две недели Джо, куда бы ни пошел, умудрялся столкнуться минимум с одним. Он, как отмечал Сэмми, развил в себе суперспособность: притягивал немцев как магнитом. Находил их в лифтах, в автобусах, в универмаге «Гимбелс» и в ресторанах «Лоншан». Поначалу Джо наблюдал, мгновенно и уверенно вычисляя, хорошие это немцы или плохие, даже если говорили они о дожде или о вкусе чая, но вскоре начал подходить и завязывать беседы, угрожающе банальные и двусмысленные. Зачастую эти его авансы встречали некое сопротивление.

– Woher kommen Sie? – спросил он человека, покупавшего фунт стейков у мясника на Восьмой авеню, за углом от Задрот-студии. – Schwabenland?

Человек опасливо кивнул:

– Штутгарт.

– И как там дела? – В тоне плескалась угроза, зловещий намек – Джо и сам почувствовал. – Все живы-здоровы?

Человек пожал плечами, покраснел и повернулся к мяснику, в безмолвной мольбе воздев бровь.

– Что-то не устраивает? – спросил мясник.

Джо ответил, что все устраивает. Но, выходя из мясницкой лавки с бараньими отбивными, был странно доволен, что смутил человека. Наверное, этого удовольствия стоило устыдиться. Джо, пожалуй, в некотором смысле стыдился. Но никак не мог выбросить из головы приятное воспоминание о том, как человек забегал глазами и покраснел, когда к нему обратились на родном языке.

Назавтра, в субботу, – с тех пор как Джо узнал о смерти отца, прошла где-то неделя – Сэмми повел его на футбол: играли «Бруклин доджерс». Задумывалось вывести Джо на воздух и слегка развеселить. К футболу Сэмми был неравнодушен и питал особую нежность к Асу Паркеру, звездному куотербэку «доджеров». Джо в Праге видел английское регби и, решив, что принципиальной разницы нет, перестал вникать в игру и сидел себе, покуривая и попивая пиво на резком злом ветру. «Эббетс-филд» некоторой ветхостью своей напоминал рисунок из комикс-стрипа – из «Попая» или «Тунервильского трамвая». Во тьме трибун кружили голуби. Пахло маслом для волос, и пивом, и – чуть послабее – виски. Мужчины на скамьях передавали друг другу фляги и вполголоса отпускали комически кровожадные замечания.

Затем до Джо дошли две вещи. Во-первых, он довольно пьян. А во-вторых, позади, чуть левее и двумя рядами выше, сидят двое немцев. Они пили пиво из больших бумажных стаканов и ухмылялись; светловолосые крепыши – братья, наверное. Они возбужденно комментировали игру и, похоже, наслаждались, хотя понимали, что творится на поле, не лучше Джо. Бодро орали, когда кто-нибудь после фамбла завладевал мячом – кто бы им ни завладевал.

– Не смотри на них, – предостерег Сэмми, зная агрессивную удачу кузена в обнаружении немцев.

– Они сами смотрят, – ответил Джо, более или менее убежденный, что так оно и есть.

– И вовсе нет.

– Они смотрят сюда.

– Джо.

Джо то и дело оглядывался, внедрялся в их сознание, в их переживание игры – прямо-таки на колени им садился. Вскоре немцы, невзирая на подпитие, заметили его знаки внимания. Последовал обмен хмурыми гримасами и недобрыми взглядами. У одного брата – наверняка они братья – был кривой нос и порванное ухо, – очевидно, ему в этой жизни приходилось орудовать кулаками. В итоге под конец третьей четверти Джо подслушал то, в чем с уверенностью распознал антисемитское замечание, которым человек, похожий на боксера, поделился со своим братом или приятелем. Джо почудилось, мужик сказал: «Жидовская сволочь». Джо встал. Перебрался через спинку скамьи. Следующий ряд был полон, и Джо, перелезая, ткнул ближайшего зрителя локтем в ухо. Чуть не упав, вывалился в тот ряд, где сидели немцы. Те засмеялись, подлокотник жестко пихнул Джо в бок, но Джо воздвигся на ноги и, ни слова не говоря, сбил шляпу у боксера с головы. Шляпа плюхнулась в комковатую лужицу пива и арахисовой шелухи у второго немца под ногами. Обладатель боксерского уха сильно удивился, а затем попросту изумился, потому что Джо схватил его за воротник. Джо дернул так сильно, что во все стороны, отчетливо вжикнув, полетели три оторванные пуговицы. Но у боксера были длинные руки, и он схватил Джо за шкирку. Подтащил его к себе и одновременно кулаком заехал ему в висок. Боксер держал Джо, расплющив ему нос о свое левое колено, а братец боксера молотил Джо без остановки, словно двумя молотками забивал гвозди в доску. Прежде чем Сэмми и другие зрители оттащили немцев, те успели закрыть Джо один глаз, выщербить зуб, покрыть синяками ребра и испортить новый костюм. Тут пришел билетер и выставил Джо и Сэмми с «Эббетс-филд». Оба ушли по-тихому; Джо прижимал бумажный стаканчик со льдом к пульсирующему глазному шару. Боль была остра. На наклонной аппарели, что вела к воротам стадиона, воняло мочой – маскулинный запах, горький и бодрящий.

– Ты что творишь? – спросил Сэмми. – Ты спятил?

– Прости, – сказал Джо. – Мне мерещилось, он что-то сказал.

– Ты чего лыбишься, черт тебя дери?

– Не знаю.

В тот вечер они пошли ужинать к Этель Клейман, Джо уронил салфетку, наклонился, а когда выпрямился, на щеке блестел кровавый восклицательный знак.

– Тебе надо наложить швы, – объявила тетя не терпящим возражений тоном.

Джо, однако, возражал. Друзьям он объявил, что боится иголок и врачей, но на самом деле ранение дарило ему моральное превосходство. Не то чтобы он считал, будто заслужил боль, – просто боль его устраивала. Как ни промывай рассаженную кожу, как туго ни прижимай, как плотно ни накладывай бинт, спустя час вновь проступали предательские кровавые веснушки. Память о доме, поклон отцовскому стоическому отрицанию болезней, ранений или боли.

– Все будет нормально, – сказал Джо.

Тетя пятипалыми железными клещами вцепилась ему в локоть и усадила на крышку унитаза в ванной. Велела Сэмми принести бутылку сливовицы, которую в 1935-м оставил друг покойного мужа, а больше никто не открывал. Потом зажала голову Джо левой рукой и зашила. Нитка была темно-синяя – точь-в-точь как костюм Эскаписта.